========== Оставьте улицы пустыми ==========
Йоль — праздник середины зимы. Время, когда из дома выметается весь скопившийся за год мусор, а на его место приходят украшения из падуба и плюща. Когда на полях разжигаются костры, а из леса приносит йольское дерево отец семейства. Время, когда выкатываются бочки с элем из погребов и кладется в камин йольское полено. Время веселых гуляний, песнопений, обмена подарками и поцелуев под омелой. Время радости.
А еще — опасности.
Тринадцать ночей от первого заката солнца до последнего рассвета — брешь между мирами. Нет времени, нет границ. Неясно, как вершится жребий богов, как сплетают куплеты судьбы Норны. И самая последняя ночь в году — самая опасная ночь в году. Все, что сказано в эту ночь, все, что обещано в эту ночь, имеет особую силу. Самая последняя ночь в году — самая длинная ночь в году.
Ночь Дикой Охоты.
Бог Один со своей свитой покидает Асгард и носится по Мидгарду, собирая души людей. Гери и Фреки рыщут впереди, выслеживая по запаху тех, кто нарушил правило. Тех, кто не зажег йольское полено, чтобы обезопасить свой дом. Тех, кто ступил за порог после захода солнца во время, когда воздух трещит от ветра, поднимаемого копытами призрачных лошадей. Во время, когда грань смертного и потустороннего истончается.
Те, кто встретятся с Дикими всадниками, попадут в мир иной. В лучшем случае их ждет «всего-лишь» смерть.
Сигюн лавирует между деревьями, словно лань, огибает заснеженные ухабы и овраги, скользит по обледенелым камням замерзшего ручья и увязает в снегу. Она не чувствует стертых в кровь ног, она не чувствует онемевших рук, вцепившихся в подол шерстяного платья, забрызганного кровавыми пятнами. Она не чувствует дрожащих губ и щек, обжигаемых горячими слезами, что на морозе тут же превращаются в лед. Она не чувствует горящих легких, разрезаемых от каждого жадного вдоха. Сигюн слышит за собой кровожадный смех и топот сапог, отдающийся в ступнях вибраций.
Она не может остановиться.
Все, что она знает, — это бег. Все, что она чувствует, — это страх. Лютый. Беспощадный. Кусающий за ноги и лижущий кости. Подгоняющий.
Все, что стоит перед ее глазами, — это неестественно вывернутое тело подруги и захлебывающийся в собственной крови друг. Их глаза, стеклянные, налитые ужасом. Мертвые.
Все, что крутится повтором в ее ушах, — это жуткий крик нескончаемой боли и нечеловеческое: «Вы нарушили правило».
Вы нарушили правило. Вы нарушили правило. Вы нарушили правило.
О, как смертные бывают глупы!
Сигюн поддается соблазну обернуться назад на своего преследователя и тут же зацепляется мыском о корни. Она с хрипящим вскриком грузно падает лицом в снег и катится кубарем со склона, поднимая ворох снежинок. Острые камни режут бока, царапают лицо и ладони. Колючий снег нещадно забирается под одежду. Сигюн останавливается, утыкаясь носом в землю, и тяжело стонет. Все тело пронизано одним единственным чувством — болью. Но Сигюн нельзя оставаться на месте. Нужно срочно встать! Но… ноги не слушаются. Руки только и могут дрожать, орошая снег красным. К горлу подступают рыдания. Она выдохлась, как загнанная дичь, и не может двигаться.
Почему это все происходит с ней? Чем она за свои семнадцать успела прогневать богов, что теперь вынуждена умирать от рук одного из них в лесной чаще, так и не доехав до дома? Кто из них в ответе за то, что у телеги отвалилось колесо прямо посреди дороги? Кто настолько кровожаден, что решил скормить трех молодых людей разгоряченным элем и брагой Диким охотникам?
Израненная, уставшая, рыдающая, одна в лесу. Она умрет так?..
Сигюн стискивает зубы, сгребая пальцами снег. Нет.
У нее еще есть шанс убежать! Еще есть шанс спрятаться! Она может найти пещеру или старую нору, может забиться под корни выкорчеванного ураганом дерева.
Она железным усилием воли поднимает корпус, отталкиваясь от земли, и выставляет руку вперед для лучшей опоры. Пальцы ложатся на кожаный сапог.
Сигюн пробирает озноб. Она, будто в лихорадке, дрожит, давится воздухом. Медленно, мучительно медленно, поднимает голову вверх. Распахнутые оленьи глаза встречаются с темным колючим прищуром. У нее перехватывает дыхание: такой красивый!..
Бог — настолько дорогие чудные одежды может позволить себе лишь бог — склоняет голову вбок с интересом. Из изогнутых губ вырывается бархатистый смешок.
— Она моя, Локи! — вдруг разрывает их единение запыхавшийся голос.
Сигюн застывает. Локи? Бог Огня и Коварства, жестокий и беспощадный? Ее охватывает паника. О, милостивые боги, только не это…
Локи лениво переводит взгляд за ее спину.
— Боюсь, ты ошибаешься, мой друг, — потягивает он, точно сладкое вино, и тут же усмехается: — Как прекрасно, когда женщины сами падают тебе в ноги, не правда ли?
— Локи!
— Видар, — тон опасно понижается. — Не забывайся. Это зимний лес. Не искушай судьбу.
На тонких губах расцветает оскал, разрезающий острое лицо надвое. И Сигюн пробирает лютая дрожь. Она не видит преследователя, но слышит выплюнутое проклятие и хрустящий звук удаляющихся шагов. Из двух спорящих за ее душу богов она бы выбрала Видара себе в мучителя.
Цепкий взор возвращается обратно к ней, заставляя съежиться до состояния забитой в угол мыши. Что Локи с ней сделает? Насколько больше он жесток? Какие жуткие мучения придется вытерпеть прежде, чем из нее изойдет дух? И почему? Почему его взгляд кажется таким знакомым?.. Она точно видела эти глаза. Она знает, что они цвета ядовитой удушающей зелени. Но… как? И откуда?..
Сигюн не знает, откуда берется смелость, но она сипло спрашивает, игнорируя заходящееся в агонии сердце:
— Ты убьешь меня?
Локи с любопытством вздергивает бровь. Да, глупый, ужасно глупый вопрос. От ужасно глупой смертной.
— Может быть. Ты этого хочешь?
Она отчаянно мотает головой. В глазах загорается надежда. И гаснет в ту же секунду. Опомнись, Сигюн, это Локи. Это не тот бог, который может дать шанс жалкому смертному. Все, что он может дать, — игру напоследок. И лишь чтобы развлечь себя самого.
Но неожиданно он устало вздыхает. Выражение лица меняется на скепсис.
— И почему, милая, с тобой вечно столько проблем? Сказано же: оставьте улицы пустыми, запритесь в своих домах. Но каждый год все равно находится с десяток идиотов. Вы, смертные, все такие?
Она не успевает спросить, о чем он (и почему он ее отчитывает?). Испуганное аханье вылетает изо рта: мановением руки Сигюн поднимают вверх незримой силой. Корпус тут же взрывается болью, и она страдальчески стонет, обхватывая себя дрожащими руками. Ступни горят. Пальцы немеют. Из-за остывшего после бега пота ночной мороз опутывает липкое тело.