– Вы умеете загонять меня в угол, мисс Эрствайл, но это не относится к делу. Я говорю о
мисс Хартрайт и капитане Исте. Нелепо продолжать скрывать чувства друг от друга. Им
надо объясниться.
– Значит, вы приветствуете откровенность? То есть вы вполне одобряете мою точку
зрения?
Мистер Нобли, похоже, не был расположен отвечать на такой вопрос, и по крайней мере
несколько минут прошло в молчании.
Что дало ей время размечтаться: а вдруг именно в этот момент из-за кустов на них
смотрит садовник Мартин. И видит ее, даму со счастливой улыбкой на лице, в компании
такого великолепного джентльмена.
Так что когда мистер Нобли повернулся к ней, чтобы продолжить разговор, он вместо
этого озадаченно спросил:
– И что вас рассмешило во мне теперь?
Теперь Джейн рассмеялась от всей души.
– Простите, но не смогла сдержаться. Вы до смешного серьезны, а я вечно действую вам
на нервы. Я больше не буду. Правда.
Мистер Нобли недоверчиво хмыкнул. Сердце Джейн странным образом заколотилось,
словно она ожидала услышать сейчас что-то необыкновенное. Однако он заговорил самым
равнодушным тоном:
– Вам нравится Пембрук Парк, мисс Эрствайл?
– Сам дом? Он прекрасен, конечно, но слишком огромен, чтобы быть уютным. В нем, как
в корсете – выглядишь лучше, но расслабиться невозможно.
Она запнулась. И почему у нее не получается говорить с ним на этом псевдо-регентском
наречии? Надо, пожалуй, сменить тему.
– Но мне нравятся портреты в доме, в картинной галерее. Знаете, неважно, красивый или
нет, худой или толстый был тот, кого писал художник – ему важно было передать величие, значимость его модели, ценность его личности. Даже завидуешь порой их уверенности в
себе.
Джейн опять запнулась – теперь ее понесло в другую, может, совершенно неинтересную
для слушателя сторону. Покосившись в сторону мистера Нобли, она поняла, что он
пристально ее рассматривает.
– Вы художница.
– Была, то есть, много лет назад… Теперь я… – опять запнулась, не представляя, как
перевести «графический дизайнер» на остенландский. – Уже давно не занималась этим.
– И вам не хватает этого здесь?
– А знаете, в самом деле. Может, потому что у меня сейчас такой кавардак в голове. Я в
общем-то привыкла думать образами, излагать это в виде изображений. А тут все новое, что навалилось на меня здесь, не находит выхода на бумаге. Руки, что называется,
чешутся. Я почти забыла об этом, пока не оказалась здесь.
– А вот и я!
В их сторону прогарцевал капитан Ист. Он прекрасно сидел в седле, надо признать. Как
мужчина сидит в седле, так он и все остальное делает, как приговаривает Молли. Она
посмотрела в сторону мистера Нобли. Ровный, уверенный ход. Джейн поперхнулась. Ну и
мысли у нее, у дамы в ветхозаветном чепце! Она снова засмеялась.
– А теперь что тут смешного? Вижу, вы любите выискивать тайные недостатки, мисс
Эрствайл.
– А вы скрывать тайное недовольство?
– Не недовольство, – сказал он и Джейн поняла, что так и есть.
Печаль, горе, безнадежность, может быть. Теперь она была почти уверена, что он и есть
Генри Дженкинс, бедняга.
– Мисс Хартрайт решила вернуться домой, и я сопровождал ее, – заявил капитан Ист. – Но
теперь вы должны мне рассказать все, что я пропустил.
– Я обнаружил, что мисс Эрствайл – художница, – сказал мистер Нобли.
– Это правда?
– Уже несколько лет кисти в руки не брала. – Она сердито стрельнула глазами в сторону
мистера Нобли – и о чудо! Он улыбнулся. Лишь мимолетно, и она не успела схватить этот
диковинный феномен.
– Это непростительно! – изрек капитан Ист.
Тем же вечером, вернувшись в свою комнату, Джейн обнаружила большой пакет в бурой
оберточной бумаге. А в нем маленькие тюбики масляных красок, несколько кистей и пару
небольших холстов. Словно Джейн Эйр, она вдыхала запах красок, пропуская между
пальцами шелк хвостиков кистей.
Интересно, кто же ее благодетель? Может, это капитан Ист. Она чувствовала, что все
равно нравится ему, несмотря на выяснения отношений с мисс Хартрайт. Но в душе
надеялась, что это от мистера Нобли. Стоп, она же запретила себе пустые надежды. Это
еще почему? Она ведь в Остенландии, где надеяться разрешается. Еще целых десять дней.
Интересно бы знать, что думала о сентиментальных надеждах сама Остен. Не для того ли
придумала свой мир – мир мечтаний? Жила ли она сама в этом мире опасных,
сногсшибательных надежд, она, та, что так и не вышла никогда замуж?
15
Бойфренд №10. Питер Соса, двадцати девяти лет.
Они встретились в лифте. Он работал на самом верху, в рекламе, а, чтобы в столь
юном возрасте занять такое положение, он должен быть гением по определению.
Мозги, а также руки, выразительная челюсть и крепкая задница всегда были
приоритетом внимания Джейн. И глаза, конечно. И еще многообразие натуры – ведь
она вам не какая-нибудь простушка.
Питер запал на нее с первого взгляда – потому что она такая потрясная, как он это
определил. Господи, как тут можно было устоять. Она всю жизнь мечтала
услышать что-то в этом духе.
Целых пять недель они встречались по пятницам, это был курс терапии после еще не
зажившей раны, нанесенным номером-последним ее списка. Весьма достойное
замещение, уж поверьте. Она мечтала о том, как случайно встречает своих бывших
с таким классным парнем под ручку. Но скоро ей стало казаться…
– Да в чем дело? Ты что, женат?
– Нет, что ты. – Он помолчал, потом заявил:
– У меня есть подружка. Ты уж извини. Правда, вон она сидит, у окна. Мы с ней
поспорили – а смогу ли я влюбить в себя первую-встречную? Думали, это будет
забавно и даже романтично, как в каком-то кино, но потом все зашло слишком
далеко…
День двенадцатый и тринадцатый
Дождь поливал с самого утра, без остановки. Убийственно безрадостная картина.
Джейн уселась перед холстом, едва более-менее рассвело. Она впитывала в себя цветовые
ощущения подобно тому, как холст поглощает масло. Вошла Матильда, но Джейн
отмахнулась от нее – никакого желания одеваться и завтракать.
Забытые ощущения смешивания красок, кисти в руке, чистый запах масла, первых мазков
по белизне холста. За последние годы она совершенно обленилась, привыкнув
самовыражаться с помощью таких нематериальных инструментов, как мышь, да экран
компьютера. Синтетика. Как и те парни, которых она пыталась удержать. Теперь ей
захотелось чего-то терпкого, контрастного и реального, как эти яркие тона на палитре.
В неосознанном подражании Джейн Эйр она принялась за свой автопортрет – видимо,
подсознательно ей хотелось попробовать передать то выражение уверенности в себе,
которое так впечатлило ее на портретах в галерее. И некому показать результат, узнать
приговор. Тете Сафронии? О нет, она соврет. Не Мартину же… в общем, остается только
мистер Нобли.
Когда она спустилась вниз, ее накормили лишь холодным мясом и печеными овощами. А
весь дом казался необитаемым. Нет, надо показать кому-то результат, кажется, выражение
глаз получается – сценическим? Актер должен это заметить. А что садовники делают,
когда идет дождь? Этого ей не дано узнать, а вот мистеры нобли входят в этот момент в