что-то догнивает, а что-то выжжено – зима была тяжела,а ты всё же выжила, хоть не знаешь, зачем жила,почему-то всех победила и всё смогла —город, так ненавидимый прокуратором,заливает весна и мгла,и тебя аккуратно ткнули в него, он пластинка, а ты игла,старая пластинка,а ты игла, —засыпает москва, стали синими дали,ставь бокал, щелчком вышибай окурок,задувай четыре свои свечи,всех судили полгода,и всех оправдали,дорогие мои москвичи, —и вот тут ко рту приставляют трубыдавно почившиетрубачи.
5 апреля 2009 года
Шестнадцать строк
Лене Грачёвой
как твой дар выгоняет тебя на лестничную площадку,снулую улитку, обдирает с тебя твою костяную шкуркувспарывает под пяткой твоей брусчатку, паркет и плитку,под ладонью твоей побелку и штукатуркухер тебе, а не тряпочку, не перчатку, ни другую попытку,как ещё объяснять-то тебе, придурку
кто тебя кормил этой басней, что хоть ты тресни,а там спокойней, в другой из жизнейчем оно серьёзнее, тем опасней, и интересней,и траектория всё капризнейесть суровая предначертанность и борьба с ней,вперёд и с песней, и настоящие только вы с ней
всё ты хочешь, сынок, чтоб они на тебя глядели,узнать умели – и понимали,а ты не покидал бы логова по неделе, плёлчто вы умеете, пустомели, никак не смалывая эмалии ничем не жертвовал бы на деле, поставкаписьменной карамели, да много требуется ума ли
ну так вот тебе полные руки пепла, полные чаек сопла,и произвол, и дороговизна,чтобы вера твоя проклюнулась и окрепла,гордыня твоя усопла, дорога, визачтобы ты почуял такое пекло, в которомвсё на тебе просохло, а после радовался до визга
и злословь сколько влезет, язва,только мы-то полезные, мы не звериэто только ханже неясно:при виде лезвия люди делаются трезвеев результате битья вдребезги, лязга,скрежета железного, из цепей выпадают звеньяи над этим адом что-то начинает светиться ласково,протягиваясь из бездны,и расплёскивается по небу, розовея
25 марта 2012 года
Baby-face Whores
им казалось, что если всё это кончится —то оставит на них какой-нибудь страшный следзападут глазницыосипнет голосдеформируется скелетим обоим в минуту станет по сорок летесли кто-то и выживает после такого —то он заика и инвалид
но меняется только взглядни малейших иных приметдаже хочется, чтоб болелоно не болит
им казалось – презреннее всех, кто лжётпотому что лгать – это методичнотушить о близкого страх; наносить ожогон ей врёт, потому что якобы бережёта она возвращает ему должоку него блек-джек, у неё какой-то другой мужикизвини, дружок
как же умудрилась при нас остаться вся наша юностьнаша развесёлая наглецапосле всех, кого мы не пожалелиради дурного ли дельцакрасного ли словцапосле сотой любви, доеденной до концагде же наши чёрные зубы, деткагрубые швынаши клейма на пол-лица
27 июля 2009 года
Final Cut
осень опять надевается с рукавов,электризует волосы – ворот узок.мальчик мой, я надеюсь, что ты здорови бережёшься слишком больших нагрузок.мир кладёт тебе в книги душистых слов,а в динамики – новых музык.
город после лета стоит худым,зябким, как в семь утра после вечеринки.ничего не движется, даже дым;только птицы под небом плавают, как чаинки,и прохожий смеётся паром, уже седым.
у тебя были руки с затейливой картой вен,жаркий смех и короткий шрамик на подбородке.маяки смотрели на нас просительно, как сиротки,море брызгалось, будто масло на сковородке,пахло тёмными винами из таверн;
так осу, убив, держат в пальцах – «ужаль. ужаль».так зарёванными идут из кинотеатра.так вступает осень – всегда с оркестра,как фрэнк синатра.
кто-то помнит нас вместе. ради такого кадраничего,ничего,ничего не жаль.
31 августа 2009 года
Рэп для миши
никого в списке, мамаодни пропускиникакой речи, мамакроме горечииз-под ботинок зияют пропастииз-под ладоней уходят поручни
вот как шелестит моя тишина, как гюрза, вползаявырастает, инеем намерзаянервная и чуткая, как борзаямногоглазаявся от дыма сизая, будто газоваяэто только казалось, что всё звучит из тебя,ни к чему тебя не обязывая