Юлия сидела вдвоем с ним на диване и вела остроумный разговор, для обоих который был не без цели. Остальные гости, кто играл в карты, кто сидел у фортепьяно, кто возле девиц.
В известный час вошел Ян, и сердце его сжалось болезненно. Юлия была так занята князем Генрихом, что казалось будто его и не заметила. На приветствие его кивнула равнодушно головою, и хоть ей это много стоило, однако, не привстала с дивана, не сказала вошедшему ни слова, смеялась, острила.
Дарский не показал, однако ж, как это его поразило, только побледнел немного, почувствовал стесненное дыхание и сел на первом свободном кресле.
Издали посматривала на него неумолимая Юлия, видела, как он страдал; душа ее разрывалась, но холодный какой-то расчет заставлял ее зажечь в нем ревность для возбуждения большей любви. Было ли это необходимо? Ян любил как немногие, всей девственной силой неизрасходованного сердца и безгреховных помышлений. Равнодушие Юлии сильно поражало его, и ему надо было освоиться с этим неожиданным приемом, охладить себя. В голове его блуждали самые отчаянные мысли.
А Юлия смеялась с князем над какими-то оригиналами, виденными на последнем вечере. Звонкий голос ее, казавшийся даже веселым, доходил до слуха Яна, до сердца и раздавался в нем, как шум обрушающегося здания.
"Не снова ли это испытание? — спрашивал сам себя молодой человек. — Дай Бог, иначе я не перенес бы. И она!.. Я убил бы ее, — думал он, терзая перчатки, — мало этого — я отомстил бы и отомстил ужасно…" Ян еще безумствовал, когда близ него отозвался голос Марии, вменявшей себе в обязанность занять оставленного гостя.
— Вероятно, вы были больны? Вы так переменились!
— Нет, не был болен, но чувствую, что заболею.
— Что же с вами?
— Нужно ли говорить об этом! Мария притворилась, что не понимает.
— Благополучно ли съездили? — спросила она, переменяя разговор.
— Я никуда не ездил.
— Где же вы были?
— Извините, у меня закружилась голова, мне надо прохладиться немного.
Ян встал с кресла, а Юлия, наблюдавшая за ним, так искусно оставила свое место и подошла к двери, что встретила его на дороге.
Взглянули они друг на друга, но Ян не промолвил ни слова: много было окружающих, а он боялся, что не будет в состоянии скрыть того, что чувствует.
— Ян! — тихо шепнула Юлия и прибавила громче. — Как мы давно не виделись!
И повела Яна к окошку, смеясь, чтобы скрыть настоящее чувство.
— Что с вами? — сказала она Яну с самым равнодушным видом, чтобы по лицу никто не догадался о предмете разговора.
— С вами! Юлия! И ты меня спрашиваешь после такого приветствия, после стольких мучений?
— О, прости меня.
— Еще минута подобной пытки…
— И что было бы? — спросила она его дрожащим голосом.
— Я убил бы тебя! — мрачно отозвался Дарский.
Лицо Юлии прояснилось.
— Прости, милый мой, о, прости! Это было испытание.
— Еще одно в этом роде, и мы оба погибнем и ты больше не увидишь меня, Юлия. Делай со мной, что хочешь, но не пробуй насмехаться над чувством, сила которого известна тебе, которое ты разделяешь по словам твоим, в чем я сегодня сомневался.
Слова эти, сказанные с увлечением, служили для Юлии лучшим доказательством, что год разлуки не только не изменил, но еще возвысил любовь Яна.
Она была счастлива.
— Когда ты возвратился из Литвы?
— Целый год, как я там не был.
— Где же ты оставался?
— Здесь в Яровине.
— Как? Вблизи от Домбровы? Целый год, здесь!
— Да, вблизи от тебя, Юлия. И за это страдание Тантала получил такую награду.
— Ян! Я твоя! Накажи меня, как хочешь, но только прости, о прости меня!
— Нелегко залечить рану, которую я чувствую в сердце, как холодное железо.
— Все уже кончено.
— Не для меня; я еще страдаю.
— Разве ты мог считать меня кокеткой, легкомысленным ребенком?
— Ни о чем я не рассуждал, не думал, я только страдал. Юлия пожала украдкой руку Яну… Но приближался князь, надо было изменить разговор и придать ему вид равнодушия.
— Будьте так любезны, — сказал последний, — познакомьте меня с господином Дарским.
— Князь Генрих В. — господин Дарский!..
И оставляя новых знакомых, Юлия удалилась. Князь слишком хорошо знал людей, немало встречая их в жизни, чтобы не заметить, что между Юлией и Дарским существовали какие-то таинственные отношения. Сначала чрезмерное равнодушие, потом тайный разговор — все это возбудило в нем подозрение.