Юлия с нетерпением ожидала минуты остаться наедине с подругой.
Положение Марии было грустно и достойно сожаления, но лгать она не могла и не хотела. Рано или поздно — Юлия должна была узнать истину.
Ян находился в опасности; болезнь его приняла угрожающее направление, и доктора отчаивались. Старик Дарский в суровом молчании день и ночь сидел у постели сына.
Под предлогом усталости Юлия скоро оставила бабушку и с сильно бьющимся сердцем побежала к Марии. Мария молилась на коленях, встала, взяла Юлию за руку и указала на Распятие.
— Ради Бога, Мария! Что это значит!
— Молись, Юлия!
— Он умер!
— Еще жив.
— Болен! Я полечу к нему… Пустите меня! Я пойду одна! О, к нему!.. Он болен и, может быть, я причиной…
— Место женщины у Распятия, — отвечала Мария. — Страдать, молиться и плакать — вот наша доля.
— Но что же случилось? Говори, не убивай меня неизвестностью! Говори все!
— Все? — спросила Мария. — Но хватит ли у тебя силы все выслушать?
— А, значит что-нибудь страшное!.. Что-нибудь ужаснее смерти!
— Ян может еще быть спасен, но он уже не принадлежит тебе. Юлия отступила назад.
— А, так ты завлекла его, ты хочешь убить и его и меня, неблагодарная!.. Он не принадлежит тебе нисколько… Но, нет, нет — одна я всему причиной!
И она отвернулась с презрением.
— Дружба! Привязанность! О, то, что люди называют приязнью — больше ничего, как сладкая отрава, медленная измена…
— Все расскажу тебе, Юлия! Обвиняй меня, но я не виновата. Завтра меня здесь не будет, но сегодня ты должна услышать истину.
— Разве истина существует? Где же она? Ты солжешь мне в оправдание вероломства.
Юлия плакала.
— Ты должна меня выслушать. Ян долго боролся с собою, и я не знаю какая несчастная, роковая звезда повлекла его ко мне.
— Не звезда, но глаза твои, слова, улыбки… О, знаю я теперь тебя, невинная!
— Но я не могу принадлежать Яну и никому другому: у меня хватило силы сказать ему об этом.
Юлия остановилась.
— Ты не знаешь, Юлия, моего прошлого, облитого слезами. Завтра я оставляю тебя, сегодня ты узнаешь меня совершенно.
И сквозь слезы, с лицом, закрытым черными волосами, Мария рассказала все, все и любовь Яна и последнее признание. Юлия слушала, и гнев ее расплылся потоком слез.
— Прости меня, Мария, — сказала она. — Я сама всему виною. Ты ангел, обрызгавший крылья земною грязью, но грязь давно исчезла на твоих перьях. Прости несчастной, безумной. Он не может уже принадлежать мне, но пусть будет счастлив с тобою, с кем хочет, только бы не умер… Скажи мне — он жив еще?
— Жив… Был жив утром, — грустно прошептала Мария… — Помолимся о нем.
И, сложив холодные руки, они упали на колени перед Распятием, и вся ночь прошла в слезах и молитве.
Тихое, летнее утро заглядывало в окна уединенного домика в Яровине. На дворе не было шума и движения; люди ходили молча, осторожно; только соловей постоянно пел в кустах под окошком. На пороге, склонив на руки голову, сидел Каспар и утирал слезы. В первой комнате никого. В спальне окно было отворено. На кровати лежал Ян, или скорее скелет его с широко открытыми глазами, с устами, охваченными горячкой; бессильные руки его опали вдоль постели, грудь подымалась медленным, тяжелым дыханием. Он смотрел в окно и ничего не видел.
В головах его сидел старик, подобно ему бесчувственный, бледный, согнувшийся, дрожащий; слезы катились беспрестанно по лицу и оставили красный след на щеках его. Видно было, что он не один день плакал.
Больше никого там не было, только верная собака выла иногда вполголоса, лежа у кровати, подняв голову, но, испуганная собственным воем, снова прилегала в молчании.
Из окна слышны были щебетанье птиц и пение соловья… В конюшне ржал Лебедь…
Доктора оставили больного; не было надежды на выздоровление; с минуты на минуту можно было ожидать смерти… Один старик не покидал сына.
Неожиданно отворилась дверь в первой комнате и послышался шелест женского платья. Никем не замеченная Юлия остановилась на пороге. Ян вздрогнул, не видя ее; старик обернулся, увидел и встал серьезный, с гневом.
Девушка стояла на коленях у постели.
— Знаю, кто ты, — сказал старик, — знаю! Иди отсюда, иди, ты убила его! Не ожидай, пока я прокляну тебя!
Ян наклонил голову, не узнал Юлии и отвернулся.
— Он не узнал меня! — проговорила она с отчаянием.
— Оставь его умереть спокойно! — попросил Дарский. — Удались отсюда! Ты могла хладнокровно шутить с привязанностью, равнодушно играть жизнью человека, удались же отсюда! Бог, может быть, простит тебя, — отец не в состоянии.