Кроме этого по пятилетнему плану, присланному из Военно-промышленной комиссии, «Биопрепарат» работал еще над тремястами новыми проектами, отчитываясь перед Заказчиком (так мы именовали для краткости Министерство обороны).
Через час после проведения дополнительных расчетов наше совещание наконец закончилось. Обменявшись рукопожатиями, мы собрали свои записи и поздравили друг друга с исключительно плодотворной работой. Прежде чем уйти, я заглянул в кабинет к Лебединскому, но того уже не было на месте.
По дороге домой уже в машине я открыл дипломат, собираясь сделать еще кое-какие заметки. Любой, кому вздумалось бы взглянуть на меня в тот момент, увидел бы обычного чиновника, занятого своими делами.
Странный поворот в судьбе вознес меня на вершину пирамиды власти в России — в стране, которая, в сущности, никогда не была для меня родной. Мой прадед в незапамятные времена был ханом — представителем местной знати в Казахстане. Однако я вырос и воспитывался в той системе, где представители моей национальности не имели привилегий. Жена, дочь и двое сыновей благодаря моему положению могли вести жизнь, казавшуюся для многих миллионов простых советских людей чуть ли не сказочной. Имея кроме весьма солидной зарплаты среднего чиновника еще и оклад офицера, я зарабатывал примерно столько же, сколько любой советский министр. Однако в Советском государстве не деньги были мерилом благополучия. Гораздо больше ценился тот социальный статус, который давал власть и доступ ко всем благам.
Свернув в неприметный проезд, который вел к зданию «Биопрепарата» на Самокатной улице, я размышлял над тем, что мне еще предстояло сделать в этот день. Времени оставалось в обрез — только-только чтобы перекусить и разобрать гору приказов и другой корреспонденции, скопившейся у меня на письменном столе. «Волга» тихо въехала в крохотный дворик и плавно затормозила. Сунув бумаги в дипломат, я вышел из машины.
Московская штаб-квартира «Биопрепарата» хранила свои тайны за желтыми стенами кирпичного здания с зеленой крышей. В девятнадцатом веке этот дом принадлежал крупнейшему фабриканту Петру Смирнову, ставшему известным благодаря водке, изготовленной по его рецепту. Странная и печальная ирония судьбы: что в прошлом, что в настоящем обитатели этого дома занимались примерно одним и тем же, ведь водка принесла русскому народу куда больше вреда, чем все захватчики, вместе взятые.
Самокатная улица настолько узкая и маленькая, что любой, кто идет вдоль Яузской набережной, любуясь рекой, легко может, не заметив ее, пройти мимо. На этой улице мало зданий. Летом и осенью их почти не видно за зелеными кронами старых деревьев, которые не пострадали от новостроек.
В столице немало таких замечательных уголков, как тот, о котором я говорю. Даже зимой Самокатная улица ярким самобытным пятном выделяется на фоне обшарпанных панельных домов, фабрик и церквей с луковками куполов.
Три столетия назад квартал вокруг Самокатной улицы был известен как Немецкая слобода. Это было единственное место в старой Москве, где иностранцам (которых русские между собой всех без разбору называли немцами) было разрешено селиться и заниматься своим ремеслом на безопасном расстоянии от коренных москвичей, чтобы те не набрались от иноземцев вредных идей, но и достаточно близко, чтобы власти могли использовать их знания в своих целях.
Помню, как-то раз возле нашего здания остановился автомобиль с американскими дипломатическими номерами. Из него вышло несколько человек, пару минут внимательно разглядывали ограду здания, потом сели в машину и уехали. Охранники (все сотрудники КГБ и внутренних войск) с недоумением наблюдали за происходившим. Это событие обсуждалось несколько дней подряд, даже на всякий случай была усилена охрана нашего учреждения. Но, как сказал потом Савва Ермошин, офицер КГБ и один из моих близких друзей, тревога была ложной.
Несмотря на то что в Управлении работали примерно сто пятьдесят человек, здесь на удивление всегда было тихо. Поднявшись на второй этаж по мраморной лестнице, я вошел в свой кабинет.
Моим секретарем была Марина, довольно красивая полноватая женщина лет тридцати. Слегка кивнув, она дала мне понять, что Юрий Калинин, директор «Биопрепарата» и мой непосредственный начальник, уже на работе. В приемной, соединявшей наши кабинеты, сидела еще и Татьяна — секретарь Калинина. Обе женщины из-за какой-то старинной ссоры терпеть не могли друг друга и почти не разговаривали. Поэтому, когда мне нужно было переговорить с Калининым, приходилось обращаться прямо к Татьяне. На этот раз, не обращая на нее внимания, я молча прошел мимо и постучал в дверь кабинета начальника. Прозвучал резкий голос: «Войдите!»
Генерал-майор Юрий Тихонович Калинин, директор «Биопрепарата» и заместитель министра медицинской и микробиологической промышленности, сидел за огромным старинным письменным столом. Тяжелые портьеры полностью закрывали окно за спиной, и от этого в кабинете всегда стоял унылый полумрак.
Кашлянув, я подождал, пока он отреагирует на мое присутствие.
— Ну? — бросил он наконец, не глядя на меня.
— Совещание продлилось дольше, чем ожидалось, — сказал я. — Я подумал, что нужно зайти к вам.
— Стоящее? — у генерала была привычка по возможности обходиться одним словом.
Когда еще совсем молодым капитаном я впервые попал в его кабинет, на стене висел портрет Леонида Брежнева. За ним последовал портрет Юрия Андропова, потом там недолгое время красовался Константин Черненко. Насколько я мог судить, у самого Калинина не было никаких политических пристрастий. Один руководитель страны или другой — ему было абсолютно все равно. Он уважал только власть.
Я принялся рассказывать ему о планах использования ракет СС-18, но мне почему-то вдруг показалось, что Калинину уже все известно. Может быть, и его вызывал к себе Лебединский?
— Я знаю, что ты с этим справишься, — буркнул он и махнул рукой в мою сторону, словно давая понять, что пора уходить. — Все, работа не ждет.
Как обычно, я вышел из кабинета с таким чувством, что в этом странном мире тайн существуют такие области, куда я никогда не смогу получить доступ. Только спустя некоторое время я наконец понял, что это была всего лишь обычная для Калинина манера создавать вокруг себя некую завесу таинственности, помогающую поддерживать его авторитет у подчиненных.
Калинин не был ученым. Он служил в войсках химической защиты и по специальности был инженером. Злые языки утверждали, что свою стремительную карьеру он сделал исключительно благодаря удачному браку с дочерью генерала армии. По натуре он был человеком весьма импульсивным, страшно любил производить впечатление на других людей, принимая решения на ходу, — как раз одним из таких решений и был приказ о моем переводе в Москву. Невзирая на то что мы с ним были очень разными, я восхищался им: на сером фоне партийной бюрократии он казался мне настоящим аристократом.
Высокий, худощавый, Калинин всегда был на редкость элегантно одет. Импортные костюмы, которые обычно красовались на нем, должно быть, стоили куда больше, чем он мог себе позволить, даже имея генеральский оклад. В то время он жил вместе со своей женой в Москве, в районе, который прозвали «Царским Селом». Там проживали исключительно чиновники высокого ранга.
Калинин никогда не курил, очень редко и мало пил, что тоже резко выделяло его из той среды, к которой он принадлежал. Для мужчины за пятьдесят он находился в превосходной физической форме. Черные волосы были всегда аккуратно уложены. Высокими скулами и длинным орлиным носом он напоминал старинного русского аристократа.