- Кого?
- Тех, кто борется с энтропией. Погубить нас с вами. Деятельных и мыслящих.
- Так. Значит, нужно уничтожать?
- Да.
Лейж вскочил, и Хук вдавился в кресло. На какой-то миг его загорелое лицо, словно выкованное грубовато, но умело, стало темным, испуганным. На миг. Решимость, даже отвага вернулась к Хуку быстро: Лейж, высокий, изящный, сильный и ловкий, не собирался его ударить. Он внимательно, будто попав сюда впервые, стал оглядывать кабинет.
- Почему у вас здесь нет портрета?
Хук не понимал:
- Какого портрета?
- Гитлера.
Тогда вскочил Хук. Пружинистый, мускулистый, он потянулся через стол к Лейжу и выговорил четко, зло:
- Молодой человек, когда вы еще пачкали пеленки, я воевал против фашизма.
- О, в таком случае все еще страшней. Наша игра зашла слишком далеко. Пора сделать последний ход. Начиная игру, я стремился проникнуть в неведомое, хотел сам, даже заплатив очень дорогой ценой, взглянуть в глаза существа, порожденного далеким миром. Пока это не удалось. У вас, Хук, другие цели. Но я готов и к ответственности. Вы помните мои слова? Я готов и сейчас. Да, я причастен к убийству тех несчастных аборигенов, чьи кости остались на вышках излучателей. Я, конечно, не знал, сколько именно людей находилось на острове, сколько было вывезено, словом, полностью ли была осуществлена эвакуация, но я...
- Лейж, успокойтесь. О каких аборигенах идет речь?
- Ах, вы не знаете! Ничего, во всем разберутся те, кому следует разобраться. Я сам намерен предстать перед судом, оповестив обо всей, чему был свидетелем, не утаив и своей вины, конечно. Это мой последний ход, Хук.
Лейж вышел из кабинета Хука и направился прямо к воротам парка. Он понимал бесполезность такой затеи, но не пойти к воротам не мог. Не раз он выходил из них, совершал длительные прогулки и даже не замечал, следили за ним люди Хука или нет. Но он никогда не пытался уехать в город, соблюдая договоренность, всегда возвращался в лабораторию, а теперь... Хук узнал о его намерении. Он сам сказал Хуку. Зачем? Глупо, конечно. Надо было, не говоря ни слова, немедленно отправиться в столицу, явиться... Куда?.. Нет, прежде всего надо скрыться. Где? Подвести друзей?.. Ничего, друзья, готовые к борьбе, найдутся. Только нельзя показывать связи с Ноланом, только бы Хук не узнал о его подарке... Хук. Он может все... "Случайно свалившийся карниз. Тонут вот еще люди. Тонут. И при самых различных обстоятельствах... Черт с ним, с Хуком, с его угрозами. Сейчас важно одно - пройти через ворота..."
От ворот Лейж шел еще быстрее, чем к воротам. В вестибюле, в коридорах ему встречались сотрудники - люди с окаменевшими лицами, смотревшие на него как на покойника, почему-то быстро идущего по лаборатории. Может быть, это только казалось... Во всяком случае здесь, среди хорошо подобранного Хуком штата, он ни с кем не сблизился, не смог подобрать верного помощника, готового рискнуть ради него, ради долга и справедливости.
Лейж заперся в своем кабинете-лаборатории.
- Соедините меня с городом.
- Вам город? Простите, вас не ведено соединять с городом.
- Тогда соедините с директором.
- Пожалуйста.
- Говорит Лейж.
- Я вас слушаю.
- Вы не имеете права держать меня здесь.
- Вы приняли игру без правил, Лейж.
- Что вы хотите?
- Фермент.
- Я не могу вам его дать.
- Не хотите.
- Не могу.
- Тогда будем продолжать игру. Я еще не сделал свой последний ход. Пользуйтесь этим, Лейж. Очень удачно получилось, что вы сразу прошли к себе. В вашем кабинете есть все необходимое для работы.
- Поймите...
- Не перебивайте меня. Время разговоров прошло. Надо действовать, надо платить проигрыш. Если чего-либо вам не достает, вы можете потребовать. В ваше распоряжение будет предоставлено все необходимое.
- Это чудовищно.
- Вы шли на все, стараясь проникнуть в мою тайну. Не забывайте об этом... Итак?..
- Я не могу.
- Это окончательное решение?
- Да.
- Тогда, Лейж, я делаю последний ход.
- Что это значит?
- Я уезжаю. Вас оставляю доктору Рбалу. Как он заставит вас быть сговорчивей, я не знаю, но, поверьте мне, он большой специалист в своем деле.
Два человека сидели молча, каждый в своем кабинете. У каждого телефонная трубка была крепко, до боли, прижата к уху. Они слышали дыхание друг друга, легкий фоновый шум и не могли произнести ни слова. Ни один, ни другой. Сколько это продолжалось?.. Минуту, три?.. Первым заговорил Хук. Тихо, почти шепотом:
- Аллан... я не хочу... понимаете, не хочу делать этот последний ход... Я привык к вам. Вы мне нужны и... Ну?.. Скажите "да"!
Лейж ответил тоже тихо. Голос у него хрипел, и он с трудом выдавил:
- Я не могу. Я не знаю секрета Нолана!
Хук положил трубку. Лейж не оставлял свою. С ней, тоненькими проводами связанной со всем миром, расставаться было страшно. Из оцепенения его вывел шум: кто-то плотно закрывал ставни. Лейж бросился к двери. Она была заперта.
Закрылись ставни на последнем окно. Лейж схватил тяжелый октанометр и запустил им в окно. Звон стекла отрезвил его, и в этот момент зазвонил телефон. К столу Лейж подходил медленно, крадучись, он то протягивал к трубке руку, то отдергивал ее и, наконец, решился:
- Слушаю.
Голос Хука звучал твердо, деловито:
- Я уезжаю через двадцать минут. Это все, что я могу вам подарить. Через двадцать минут вы не будете иметь никакой возможности связаться со мной, и вам придется или выдать фермент, или иметь дело с Рбалом.
Теперь, не ответив, бросил трубку Лейж.
Он подошел к окну, потрогал пальцами острые кромки разбитого стекла, вынул гармонику и, опершись плечом о раму, почти касаясь лбом оконной решетки, стал играть.
Нестерпимо болела голова. И захотелось к протоксенусам. Захотелось так, как никогда прежде. Его не пустят к ним... Теперь их осталось мало. Они уже не так утешают его, их влияние ослабло... Бедные, о них теперь не заботятся, как раньше... А около них утихла бы боль в голове, стало бы легко, радостно... Мысль о протоксенусах мешала играть на гармонике. Многие фразы он повторял по нескольку раз, с невероятным усилием добиваясь четкости, правильного, нужного сейчас чередования звуков. Когда он переставал играть, ночная тишина наваливалась пугающе, властно. Чувствовалось, что этой тишиной он накрепко отгорожен от тех, кто мог бы помочь.
Затрещал телефон, и Лейж вздрогнул - звонить мог Рбал. Он, и только он. "Начинается. Вот оно, последнее испытание. Достанет ли сил, мужества? Надо с достоинством встретить палача. Надо... А что он измыслит?.. Не так страшны пытки, как ожидание пыток..."
- У телефона Лейж.
- Лейж, говорит доктор Рбал. Я по поручению шефа. Вы приняли решение?
- Да, я сказал о нем Хуку.
- Это решение нас не устраивает. Соглашайтесь приступить к работе над ферментом, или мне придется заставить вас поторопиться с этим делом. И вот еще что, прекратите эту дурацкую игру на гармонике. Мне начинают не нравиться ваши штучки.
- Да как вы смеете!
В трубке раздался хохот, и Лейж швырнул трубку. Она не попала на аппарат, скатилась со стола, болталась на белом шнуре и хохотала. Лейжа встревожила не только угроза Рбала применить силу, но и разговор, о гармонике. Не сыграно было еще много. Но что они могли сделать? Ворваться сюда, отобрать? Смогут, все смогут. Лейж подбежал к окну, заиграл, но играл нечетко, сбивчиво, нервничая, вновь и вновь повторяя сыгранное и частенько озираясь на трубку. Казалось она продолжала хохотать, раскачиваясь на шнуре. Лейж не выдержал, подбежал к столу и рванул телефонный шнур.
- У вас уже сдают нервы. Рановато, Лейж. - Голос Рбала слышался откуда-то сверху.
Лейж догадывался, что его кабинет нашпигован микрофонами, уверен был, что каждое его слово улавливалось и даже фиксировалось на пленке, но он не подозревал о существовании динамиков.
- Да, Лейж, рановато. Все только начинается.
Лейж огляделся по сторонам, вдруг почувствовав себя голым, совершенно беспомощным, как никогда в жизни. Вот он стоит посреди комнаты, и на него, несомненно, направлены объективы телевизионных устройств. Каждое движение контролируется, все прослушивается. Но это еще не все! Сдаваться рано! Лейж припал губами к гармонике и продолжал играть. Играл уверенней, лучше, чем до того, играл, пока из всех динамиков не рявкнул Рбал: