И кто это? Запыхаясь, Юра прибежал к прежнему месту встречи, поправил причёску и наглухо застегнул куртку.
– Надеюсь, ты не скучала.
Четыре сорок пять. Успел.
– И где же ты был?
– Рабочие дела. Так, мелочь.
Таня улыбнулась, мотнув головой.
– Так может рабочие дела лучше, чем прогулка со мной?
В заметках курьера остались лишь адреса, далёкие от центрального округа Москвы, а в цифрах на часах осталось время, убить которое было не в чем. Так для себя решил Юра.
– Мой рабочий день закончен. Поэтому… Давай честно, тебе же нечем себя занять. Мне тоже. Тогда почему бы не прогуляться?
Почему бы не ответить ему что-то? Но не хотелось. Опытный путь показал, что на каждый аргумент девушки, художник Юрий найдёт контраргументов не меньше пяти.
Девушка сжала губы и, резко развернув кресло, двинулась в сторону Лубянки.
– Тебе говорили, что наглость не украшает человека?
– Мне говорили, что наглость города берёт.
– И как успехи?
Юра быстро пошёл следом, стараясь не отставать ни на шаг.
– Думаю неплохо. Ты меня ещё не послала ни разу, значит что-то я делаю правильно.
"Наглец, как есть наглец" про себя улыбнулась Таня, концентрируясь на тротуарной плитке глазами. Её наглость молчал, когда приходилось лавировать по шумному городу. Десять метров до светофора, какие-то десять метров. Проехать бы их побыстрее. И нет никакой наглости внутри, когда прохожие бросают злые взгляды, обходя кресло стороной, жмутся недовольно друг к другу, чтобы быстрее проскочить мимо инвалида. Изредка сыпят словами. Таня их не запоминала, но знала, что чаще это были синонимы слова "блядь".
Когда долгий контроль за собой становится ношей, девичьи глаза поднимаются к небу, чтобы видеть. Что-то большее, чем дорогу и снующие ноги. Сейчас купол неба покрыт серой тучей, будто её кто-то только что нарисовал и бросил поверх горстку пыли.
Таня остановилась.
– Знаешь от чего устаёшь иногда в этом городе?
– От чего?
Юра подумал о себе. О наглых людях, какие могли давно пробудить в девушке ненависть. Да, от таких как он она и устаёт.
– От пыли на небе.
Парень присмотрелся. Небом это не назовёшь. Серая грязная тряпка. Сгусток малого числа грязных поступков людей. Если бы оно было способно собрать всю грязь земли себе, на планете наверняка воцарил вечный, непросветный мрак.
– У меня ощущение, будто это пыльное небо не закончится никогда.
Девушка опустила голову. Снова подняла. В её жизни стало мало чистого. Было раньше блескучее солнце и просвечивающая синева сквозь серую сетку. И даже родной Питер она помнила всегда только с ярким небом. С недавнего времени, почти как три года, всё вокруг покрылось плотным серым слоем. Только в воздухе оставался неизменный свежий запах. Выезжая на прогулку смыслом девушки в инвалидном кресле было надышаться воздухом. Каким-нибудь. Удостовериться, что Большой театр стоит на месте, а её ранее любимое дорогое кафе до сих пор работает на последнем вздохе. Жить этой жизнью искусственных витрин и фасадов.
Парень пожал плечами.
– Бывает лучше. Ты просто смотришь не туда.
– А куда нужно? Покажешь?
Ещё выше парень поднял голову и присмотрелся к небу. Закрыв один глаз, он водил головой как верхушкой циркуля в поисках верной траектории. Искал точку опоры, чтобы прочертить линию чистого неба. Страсть как хотелось сделать хотя бы что-нибудь правильно. Неужели их знакомству суждено погибнуть в сухих потугах? Нет. Начнём с неба, закончим о вечном.
Так он хотел. Видел реальным.
Наконец точка нашлась, и парень быстро опустился на корточки возле колёс, выставив руку немного вверх.
– Вон, смотри, не отрывай глаз. Видишь?
Сквозь слои неприятного цвета пробивалось голубое небо. Оно отражалось в стёклах зданий чётко, ярко, будто настоящее родилось и живёт именно там, в искусственных витринах верхних этажей. Похоже на маленькие глянцевые наклейки от жвачки.
Девушка улыбнулась, устало опустив голову.
– Хотелось бы мне в него не вглядываться.
Она смотрит с надеждой. Детской наивностью, которой не хватало. Иногда Таня загадывала, так, в шутку, чтобы у людей исчезли глаза. Не видя её они могли спешить куда-нибудь, а она продолжать свой серый будний день. Она мешает им, они мешают ей. Обоюдное неприятие.
Мимо прошёл важного значения мужчина и, уцепившись пальто за кресло, буркнул.
– Смотреть надо, куда едешь, курица слепая.
Обида. Бессмысленная трата времени. Таня поморщилась, продолжая крепко управлять колёсами. Сколько ещё таких как он придётся ей встретить? Слишком много, чтобы вслед ответить той же грубостью. А в глазах останется след сказанных незнакомкой слов. За что же, если она, беззащитная девушка ничего не сделала никому?