– Здесь грядки с огурчиками, да, мать? А здесь, вдоль забора, кусты: смородина, крыжовник, черноплодка, а? Потом винцо из черноплодки будет. Красота!
Теща радостно кивала, Валентина усмехалась, а Свиридов, нерадивый зятек, сидел на пеньке и с безучастным взором смолил сигарету. Тоскливее ничего и придумать нельзя. Ну в самом деле! Хорошо, освоят, так сказать, эту топь. Осушат, подвезут немерено песка и чернозема, поставят свои избушки на курьих ножках, засадят грядки с чахлым укропом. Дальше-то что? А будут счастливы, вот что! Станут стоять день за днем кверху задом, удобрять все это вонючим навозом, радоваться кривому и горькому огурчику, кислому, мелкому яблочку и водянистой клубничке так, будто нашли ценный клад. По вечерам станут ходить к соседу забивать козла и пить чай с твердыми пряниками. Усталые, с обгоревшими, красными лицами, ноющей спиной и мозолями на руках, терпящие любые неудобства, в том числе отсутствие туалета и нормального душа, они все равно будут уверены, что им повезло.
А может, это не так? Может, он и вправду их не понимает и никогда не поймет? Может, они действительно счастливы: построили, одолели этот домишко, победили неукротимый борщевик, вырастили жалкие неприхотливые нарциссы и чахлый укроп, сварили две банки клубничного джема (из собственной ягоды). Счастливы тем, что это – свое! И дети вот рядом, и внуки. И все дело в этом потаенном, глубоко запрятанном желании своего, которое когда-то отняли у их предков, крестьян: своей земли, собственного надела. Да, у тестя и тещи были своя твердая и уверенная правда, свое счастье и свои радости, и Свиридов даже был готов их понять. Но его правда и его счастье выглядели совсем по-другому. Однако понимать его никто не торопился, включая родную жену.
Дом, домишко, а по свиридовскому мнению, так просто сарай, трудолюбивый и упорный до некуда тесть поставил всего за одно лето. Впрочем, а что там ставить – три комнатухи, терраска в десять метров. Но на подмогу приехала чуть ли не вся обширная родня из Калуги: какой-то сват, брат, деверь или кум. В общем, взялись дружно, и к августу дом был готов. Участок разровняли, грядки насыпали, насажали прутики всякой садовой чепухи в надежде на обильные урожаи. Господи, когда все это вырастет? Жизни не хватит.
Все лето бедная теща возила на участок бидоны с борщами и ведра с котлетами.
Свиридов, понятно, участия в этом не принимал.
Валентина по-доброму посмеивалась над родителями: «Будет игрушка на старости лет. Да и дочка на воздухе, чем плохо? А мы с тобой, милый, одни в квартире! Все лето одни! Хоть ходи голышом! Зови друзей, врубай музыку! Танцуй танго!»
Перспектива заманчивая, да. Только и она Свиридова не устраивала. Жизнь, нарисованная женой, расписанная по пунктам, была ему неинтересна.
А тесть все хлопотал – чинил старенький «москвичонок», торчал в гараже, мотался на дачу, привязав к самодельному багажнику найденную шершавую доску или подобранную на помойке картонную дверь. Строил, доделывал, переделывал, был воодушевлен и отчаянно счастлив. Даже завидки брали – как у человека все просто и ясно.
Вот тогда Свиридов окончательно решил, что нужно уезжать. Да и разлад с женой набирал обороты. Ругались они отчаянно, и было это смешно, потому что кричали шепотом, чтобы не услышали старики. К слову, старикам этим было тогда меньше, чем ему сейчас.
Ехать с ним Валентина отказалась – не только из-за любви к родине и несовпадения взглядов. Она искренне считала, что живут они замечательно – квартира есть, пусть с родителями, но и в этом можно найти удобства: Катька под присмотром, они свободны, всегда есть горячий обед и ужин. Мать не докучает, ничем не попрекает и всегда встречает с улыбкой. Отец, хоть строг и сдержан, но человек добрый и свою семью обожает. Недовольство зятя ему неприятно, но он понимает, что люди они совершенно разные, и все «высказывания» Свиридова, не комментируя, терпит молча, по носу его не щелкает и куском хлеба не попрекает.
– Ты просто зажрался! – возмущалась жена. – Чего тебе не хватает? Денег в дом мы не даем, да с нас и не просят. Можно скопить на машину, можно поехать на море, к тетке в Севастополь. А все остальное – от безделья!
«От безделья». Свиридов страшно обижался на эти слова. А ведь по сути Валя была права – он точно не перетруждался. Халтурил по мастерским, на подхвате. А для записи в трудовой преподавал в Доме пионеров рисование и скульптуру, в которой мало что смыслил. Какая зарплата у преподавателя художественного кружка? Сказать стыдно.