Я несла на руках это маленькое чудо, судя по цвету пеленки, это была девочка, она медленно открывала глазки-пуговки и смотрела на меня. Радужки ее глаз были яркого синего цвета. Почти все дети рождаются с такой переливающейся пленкой на роговице, а позже, когда она сходит, глаза начинают приобретать свой постоянный цвет. Я улыбнулась крохе, а она начала причмокивать маленькими губками.
Мы вошли в маленький кабинет со стенами, до половины окрашенными в голубой цвет, как и во всей больнице. Пока кардиолог подсоединяла аппарат ЭКГ, я открыла историю болезни девочки и глаза начали больно пощипывать, словно тысяча маленьких иголочек пытаются пробить оболочку.
Этим вечером, я сделала для себя гениальное открытие. Правила, которые навязывают людям на протяжении всего их существования, правильный алгоритм человеческой жизни, утверждение, что все поддается логическому объяснению – несусветная чушь. Разве есть логика в том, что только родившемуся ребенку, не успевшему принять ни единого самостоятельного решения, уже предстоит так много испытаний? Вселенная нелогична. Есть ли объяснение тому, что симметричное человеческое тело лишь внешне кажется таковым? У человека всего одно сердце. И то не по центру, а слева. В мире нет четких правил и симметрии, нет логики. Ребёнок, которого осматривала врач – отказник. У девочки врожденный порок сердца. История болезни, уже сейчас, составляет три тома. Чтобы не расплакаться прямо в кабинете, я вышла подышать в коридор. «И как я вообще с таким характером собираюсь работать в медицине?» Взяла себя в руки и вошла обратно в кабинет.
Медсестра передала мне кардиограмму, и я застыла, держа ее в руках. На узеньком клочке бумаги изображены горы. Линии то вздымаются вверх, то резко падают вниз, так же как и наша жизнь. Этой девочке предстоит преодолеть множество таких гор, надеюсь она справится.
Когда вернула ребёнка в палату, было уже восемь вечера. Девочка уснула на моих руках, и я аккуратно положила ее в «инкубатор».
– Я буду навещать тебя каждый день, малышка, – пожелав крохе добрых снов, я закрыла за собой дверь.
Именно в это время традиционно практикантов отправляли домой, но сегодня было не у кого отпрашиваться.
– Интересно, где все? – Удивилась я вслух, не обнаружив на посту медсестры. На этаже не было ни одной живой души в белом халате. Стоило прихватить куртку из ординаторской и направиться к выходу, как по коридору разнесся знакомый голос.
– Где только носит этих трех неумех?!
– Двое ушли, осталась только я, – уже второй раз за день соврала я дежурной медсестре.
– Иди за мной, скорей, помощь нужна!
– Что случилось? – я семенила следом за тучной женщиной.
– Мальчика экстренно госпитализировали. Нарвался на металлический штырь животом.
Я бросила куртку у поста и бежала вслед за женщиной в реанимацию, где Вера орудовала у операционного стола. Она, склонилась над телом ребёнка лет семи, лежащем без сознания, в кислородной маске. Девушка уже зашивала разрез на животе мальчика, когда показатели жизни начали стремительно падать. Что-то пошло не так.
От такого обильного количества крови мне стало не по себе. Ещё ни разу я не присутствовала на операции. Весь прошлый год прошел на дистанционном обучении, и все, что я должна была изучить на практике, в кабинете анатомии, приходилось изучать по картинкам с экрана ноутбука.
– Ну чего ты там застыла? – прикрикнула на меня медсестра.
Я испугалась тому, что во всем этом процессе и мне отведут роль, и не напрасно.
– Держи руку тут, – Вера вложила мне в ладонь пинцет с марлевым тампоном, и показала, куда его приложить, чтобы остановить кровотечение, а сама принялась зашивать рану.
Передо мной стояла совсем другая девушка. Наставница громко давала команды медсестре, что была вдвое ее старше. Умело справлялась с показателями на мониторах. Руки ее двигались ловко, соединяя ткани ровными стежками.
Полуголыми ветками дерева, в окно бил сентябрь. Ветер хлестал каплями дождя. Сегодня объявляли штормовое предупреждение. В обычное время, звуки доносящиеся с улицы жутко отвлекали бы, но сейчас я их не замечала. Зато прекрасно слышала, с каким щелчком игла протыкает поверхность кожи. На самом деле иголка проходила сквозь ткани беззвучно. Щелчки я слышала лишь в своей голове и старалась не закрыть глаза от страха. Движениями застенчивой девушки словно управляла вовсе не она, а кто-то более сильный и уверенный. О таких, как Вера, говорят – «врач от Бога». Не думаю, что когда-нибудь кто-то сможет так же сказать обо мне. И это я видела только малую часть ее работы.