Дежуривший у багажника бандит все беспокойней вертел головой, то и дело поглядывая во двор, когда распахнулась дверь дома и — о, Господи, — на крыльцо выбежала совершенно голая, несмотря на мороз, девушка с богатыми светлыми волосами. Присмотревшись, Гроссу узнал в ней Виорику — дочь покойного директора школы — одну из девиц, регулярно предававшихся греху в компании старого развратника, как Ион мысленно называл соседа — а тот и вправду был старше Гроссу на целых двенадцать лет. Выскочивший за Виорикой бандит, тот самый, что отправился обыскивать дом, схватил несчастную за волосы и потащил ее, спотыкающуюся, упавшую, вскрикнувшую, ободравшую колено, поднявшуюся, снова вскрикнувшую и захромавшую к калитке, затолкал Виорику на заднее сиденье и нырнул вслед за ней в джип.
В гараже тем временем бушевал разгром. Через двойной барьер — оконное стекло и плотно запертые гаражные ворота — слуха Гроссу достигало лишь невнятное позвякивание, напомнившее глуховатый голос рождественского колокольчика, прорезавшийся по мере приближения колядующих к дому Иона. Настроение же у него было, если не похоронным, то уж точно не праздничным. За годы соседства с трудолюбивой машиной он полюбил все ее недостатки: оглушительный рокот мотора, лязганье гусениц об асфальт и даже вонючий дым, проникавший в дом через любые, даже невидимые глазу щели. Теперь Иону казалось, что он слышит все страдания трактора: вот взвизгнуло разбивающееся стекло, а это охнул вспоротый бак, а вот и заплакала гусеница — с ней–то что натворили мерзавцы?
Гроссу почудилось, что минула вечность, прежде чем в третий раз за утро проскрипели ворота, и из гаража вышли двое, вытирая рукавами пот со лба, а серой тряпкой — руки от чего–то черного, что вполне бы сошло за машинное масло, если бы Ион не знал, что за окном — жестокие убийцы и что руки у них — в тракторной крови.
Джип тронулся бесшумно — никакого грохота и уж тем более лязганья, и у Гроссу от мысли, что трактора больше нет, встал ком в горле.
Бессмысленным взглядом он проводил машину до вершины горки — путь этот обошелся Лэнд Крузеру не в пятьдесят долларов, а в пятнадцать секунд, и, пока джип не скрылся из вида, Ион глядел ему вслед.
Теперь, когда Гроссу стало казаться, что все это было лишь видением, и лишь распахнутый настежь соседский гараж упрямо твердил: «нет, не сон», даже теперь Ион все смотрел на горку, на самую ее вершину, над которой висело Солнце — еще красное, но уже не багровое, как на рассвете, будто светило медленно остывало, хотя стекающие тонкими струйками узоры на окне и утверждали, что теплеет.
Но еще раньше Ион увидел, как человек в черном — один из четырех, одетых в такие же как он одинаково–черные куртки, ударил Георге Василаки в висок, и сосед рухнул как подкошенный. Другой бандит нагнулся — ударить потерявшего сознание Георге в переносицу, а еще один с размаха врезал бедняге ногой в другой висок. Ударивший первым, обыскал внешние карманы тулупа Георге, затем запустил руку во внутренние и, наконец, вопросительно посмотрел на подельников. Тот, который ударил в висок — не этот, который рылся в карманах, а другой, наверняка сломавший Василаки вторую височную кость — еще бы, ногой с размаха — кивнул четвертому, единственному, кто не бил Георге, и этот последний послушно вбежал в дом. Кивнул он и все так же вопросительно застывшему над Георге первому — ну, тому, кто отрубил соседа, и всего–то одним ударом. Первый в свою очередь тоже кивнул, и, ухватив Георге за ноги, поволок его со двора. Открыл багажник и, легко, как ребенка, поднял Георге на плечо, бросил тело в машину, захлопнул багажник и стал нервно оглядываться.
Потрясенный, Ион не заметил, как два оставшихся во дворе бандита приблизились к гаражу. Внимание на них он переключил, когда преступники уже вовсю крутили–вертели навесной замок. Впрочем, хотя и зловещее, но затишье длилось недолго: распахнулась дверь и из дома выскочила совершенно голая блондинка с роскошными волосами. В обнаженной девушке Гроссу узнал Виорику — дочь покойного директора школы.
«Тьфу, стыдобище!», подумал Ион и покраснел, представив, что подумал бы бедный Тимофей Васильевич, доживи он до такого позора: единственна дочь — и та блядь. И ладно бы где–нибудь в Италии, а то здесь, на виду всего села, да еще с кем — со старым развратником, как Ион называл про себя соседа.
«Эх, Тимофей Василич», вздохнул Ион, когда бандит, вытолкавший Виорику из дома, потащил ее за волосы прочь со двора. По дороге Виорика упала, но негодяй еще сильнее потянул девушку, отчего Виорика, поднимаясь, вскрикнула и захромала, увлекаемая собственными волосами, намотанными на беспощадный кулак. Бандит затолкал ее на заднее сиденье джипа и, запрыгнув следом, хлопнул дверью.