- Ну давай, старина... дотерпи и иди! Главное терпеть! - сдерживал себя Ганник, пытаясь встать. Было больно, но он это сделал. Опираясь о щербатые стены коридора, он доковылял до приоткрытой двери дежурного. Комната пустовала. Наверное, больше никто сюда не придет, так что Ганник вполне мог себя чувствовать если не хозяином, то хотя бы вольным гостем. Зайдя внутрь, первое, что он заметил, это погашенные экранные мониторы, через которые обычно наблюдали за заключенными. Перед аппаратной стоял кривой деревянный стул, чуть поодаль - старый двухместный диван, а рядом - небольшой столик с пластмассовым электрическим чайником, закопченной кружкой, на донышке которой плескались остатки холодного чая. Прямо у входа на вешалке-стойке висела запасная униформа и пара ботинок с торчащими носками. Ганник первым делом сорвал вешалку с униформой, взял ботинки. Присев на диван, он быстро закутался в плотный синий китель, а поверх своих штанов, одел форменные. Быстро включив электрочайник и вылив на пол чайные остатки, дождался кипятка. Согреться удалось уже через несколько минут. Кипяток приятно согрел внутри, конечно, чаю попить было бы лучше, а еще лучше - крепкого молотого кофе, вкус которого Ганник уже успел забыть. Блаженно расслабившись, мужчина попробовал приучить свои ноги к носкам и ботинкам. Синюшные от холода, они беспощадно болели, но Ганник, стиснув зубы, все же надел носки на босые ступни. С ботинками было труднее, их натянуть удалось только после второй порции выпитого кипятка. Ганник попробовал встать, сделал несколько шагов. Ходить было еще больно, но терпеть можно.
- Ну что? Теперь я один из их этих форменных хмырей? - усмехнулся он. - Главное не запалиться! Интересно, а как там Артем? Надеюсь, вся эта херь его не коснулась...
От прежнего, слабого и замерзающего Ганника, оставленного погибать в коридоре, почти ничего не осталось. Новый Ганник обрел форму и был уверен, что ему удастся безнаказанно убежать. Встав с дивана, Ганник случайно приметил черную рукоять, валяющуюся на полу. Нагнувшись, он присмотрелся и уже через несколько мгновений держал в руках увесистую волыну.
- Ничего ж себе! Повезло, так повезло... - проверив обойму, Ганник убедился, что пистолет заряжен. - За такое оружие, конечно, не удавишься, но пострелять из него «синих воротничков» было бы очень приятно...
Сирена смолкла. Окружающая тишина вызывала ужас, словно кто-то хотел выкрикнуть «берегись!», но ему зашили рот, и теперь он мог только молчать, как молчат стены и все вокруг. Ганник слышал только свои шаги и биение сердца. Кажется, наверху больше ничего не происходит - охранники либо все уладили, либо исчезли «покурить». В последнее Ганнику хотелось верить больше, чем в первое: на выстрелы сбегутся все, а значит, пара обойм, пущенных из автоматов, заставят Ганника остаться здесь еще на одну жизнь.
Вот уже лестница, ведущая на выход, дверь, вроде, не заперта, но на всякий случай он прихватил с собой связку ключей. Теперь он мнимый страж дисциплины. Осторожно поднявшись по лестнице, Ганник услышал нечто, что заставило его разволноваться. Ему показалось (а может, это и на самом деле было так), что за дверью кто-то тихо стонет. Странно, что настолько тихо. Обычно, когда больно, стонут сильнее, или вообще начинают орать. Ганник об этом знал: он сам не раз причинял людям боль. Приложив голову к двери, он понял, что слух его не обманывает.
- Стонут, значит больно. Больно, значит что-то не в порядке, значит, не справились.
Дверь была не заперта, но что-то мешало ей открыться. Ганник попытался толкнуть ее сильнее, однако что-то мешало, что-то тяжелое, может быть, мешок. Ударив еще сильнее, Ганник наконец справился, и дверь поддалась. То, что он увидел, заставило его забыть обо всем произошедшем ранее. Он забыл о боли в ногах, о том, как его держали в морозильной камере, о том, что он в тюрьме. В комнате царила жуткая симфония ужаса, ноты которой были нарисованы размазанной кровью на щербатых стенах. Тихий стон дополнял страшную атмосферу, он словно дорисовывал картинку, а кровь создавала все остальное. Теперь Ганник понял, отчего дверь не поддавалась: прямо за ней лежал труп. Изгвазданный кровью мундир на нем был полурастегнут, а золотой жетон, привычно начищенный, обрадовал Ганника: это 2514 лежал без головы в луже собственной крови. Пистолет у него кто-то забрал, на поясе виднелась только резиновая дубинка.
- Тихо бьют часики? Говоришь, сколько мне осталось? Ааа... много делений? - злорадствовал он. - Ну, и что теперь ты скажешь, гандон безголовый!? - Ганник достал пистолет и, нацелив дуло в запястье, прямо в анфас тех самых часов, выстрелил, и часы разлетелись - пуля прошла насквозь. Поквитавшись с 2514, перед Ганником снова предстал царящий здесь кровавый изврат. Стоны не прекращались, голос слышался вроде бы рядом, но в то же время казался слуховой галлюцинацией.