Великолепен Самаркандский оазис. Далеко вокруг озаряют его зеленые факелы тополей, отражаясь в залитых водой квадратных рисовых полях.
И там, где есть десяток тополей, там уж, наверно, стоит карагач, точно воспроизводящий форму гигантского глобуса на деревянной ножке. Зелень карагача упруга и плотна, как головка цветной капусты.
Арбы движутся на колесах того размера, какого обычно бывают маховики больших двигателей. Они вдвое выше впряженной в арбу лошади.
Ослики везут на себе всю семью своего хозяина и из-под этого живого пестрого груза видны только добрые пепельные уши маленького работяги. Ослики здесь работают в десять лошадиных сил.
Одну из блистательных побед в борьбе человека с землей представляет собой Раватская ирригационная система, законченная совсем недавно.
На всех главнейших путях, которые выходят из Самарканда, подготовляются или уже ведутся шоссейные работы. Одна лишь дорога на Раватстрой (она лежит в 40 километрах от Самарканда) находится в таком же состоянии, в каком была, должно быть, еще во времена ветхозаветного конфликта между Каином и Авелем.
Дорога эта не имеет обхода и приходилось выбирать. Либо ремонтировать путь № закрыть этим сообщение с Раватстроем, к которому нельзя было бы подвезти строительные материалы, либо строить плотину, оставив на время дорогу в ее диком состоянии.
Раватстрой оказался, конечно, важнее. Что же касается дороги, то все ее сорок километров хорошо было бы передать в музей Автодора, в отдел под названием «Черт знает что такое».
Могучие красные автобусы повезли рабочую делегацию мимо площади Регисхан с ее тремя чудесами архитектуры, тремя мечетями – Шир-Дор, Тилля-Кари и Улугбек.
Темно-синие, желтые и голубые изразцы мечети блестели под солнцем жидким стеклянным светом. Далеко врозь расходились удивительные наклонные минареты Улугбека.
Обливаясь бензинным потом и издавая хриплые стоны, машины осадили в пустыне, у плаката «Пятилетка в действии».
Внизу, за пригорком, река Зеравшан была заперта четырьмя шлюзами-. Реке дали по рукам. Больше не будет бежать она, куда захочется, и орошать, что попало. Нет больше речной вольницы. Госплан убрал воду в железобетонный социалистический амбар, учел ее до последнего кубического сантиметра и пускает по бетонированным каналам туда, куда она должна идти по пятилетке.
Раватская ирригационная система внешне похожа на гидростанцию. Это Днепрострой Узбекистана, для которого вода значит еще больше, чем электроэнергия для Украины.
Как и на гидростанции, люди (их работало в период пбстройки несколько тысяч человек), сделав свое дело, ушли. Теперь работает одна вода, и все это грандиозное сооружение обслуживается тремя десятками рабочих.
Вода, кипя и выделывая сальто-мортале, вырывается из открытого шлюза и, постепенно смиряясь, бежит через тоннель в один из четырех орошаемых округов. Больше воды – больше хлопка. Турксиб возьмет хлопок и привезет взамен его хлеб.
В Самарканде цвели акации. Электрические лампы сияли в зеленых кущах. Продолжали сбываться пророчества.
На другой же день после осмотра Раватстроя началась тюбетеечная лихорадка. Некоторые, окончательно войдя во вкус, приобретали по три тюбетейки.
– Ну зачем вам так много? – спрашивали любителя.
– Как же, – отвечал он, А одна тюбетейка самаркандская. Видите, на ней узор особенный. Другая – ферганская, а эта вот в виде купола – бухарская. Ташкентские я куплю на обратном пути в Ташкенте. Там же я куплю десяток дешевых тюбетеек по двугривенному штука. Ими я буду затыкать рты жадным знакомым.
Вскоре обнаружился и самый глупый из путешественников.
Поздно ночью он принес в свой вагон полный доспех бухарского торгаша – бархатную шапку, отороченную шакальим хвостом, и скроенный из ватного одеяла рябой халат.
– Сам вижу, – говорил он блудливо, – что попал впросак. Но ничего не мог с собой поделать. Пришел, увидел, купил. И что теперь, братцы, со мной будет?
На обратном пути, в Ташкенте, сверх комплекта отстали два американских корреспондента. Ввиду того, что этот случаи не входил в пророчество, они так поезда и не догнали.
В одном только пророк оказался не прав.
Утомительных склок в дороге не было: Кроме того, никто не умер Напротив того, все оживились настолько, что даже устроили в поезде литературный вечер. По всей вероятности, это был первый вечер где величина прочитанных рассказов измерялась количеством километров пути, а слушатели не могли убежать, ибо бежать было некуда.