— Ты чего? — спрашиваю.
— Ой, не могу! — кричит Мишка. — Вовка, ты чего тут написал?
— А чего? — обиделся я.
— Слушай: «Утром старушки валялись по всему полу. Это бобрёнок постарался!» Какие ещё старушки?
Я говорю:
— Да не «старушки», а «стружки», наверное. Ну, ошибся маленько. А ты вот чего написал?
— А чего?
— «Бобы перетащили бобят на сухие листья…» — прочёл я и засмеялся.
— «Бобы» — это бобры, конечно, — говорит Мишка. — Подумаешь, ошибся немножко. Это всё пингвины виноваты с медведями этими вредными! Из‑за Маньки заниматься невозможно!
Мы все ошибки исправили и решили математику делать, и тут Маня подошла.
— Чего пришла? — грозно спросил Мишка. — Телевизор смотри!
— Скучно, — отвечает она. — Просто нечего делать!
Манька стала потихонечку свистеть от скуки. У неё это довольно здорово получалось.
— Не свисти! — строго сказал ей брат. — Денег не будет! Вовка, у тебя дома деньги есть?
Девочка испуганно замолчала и уставилась на меня.
— Есть, — неуверенно ответил я.
— Тогда я немнозко посвистю? — с надеждой спросила Манька.
— Сядь и книжку смотри! — приказал Мишка.
Он, не глядя, сунул сестрёнке свой дневник, и Манька неохотно начала его разглядывать. Я открыл учебник по математике и с выражением прочитал:
— Задачка номер сто двадцать пять. Два отца и два сына делили три апельсина. Сколько досталось каждому?
— А чего тут решать! — говорит Мишка. — Простенькая ведь совсем задачка! Сейчас мы её в два счёта решим. Чего там? Ага… Нужно просто три апельсина на четырёх человек поделить…
Тут он почесал в затылке и задумался.
Я ехидно сказал:
— Три на четыре без остатка не делится!
— Ну да! — тотчас сказал Мишка. — То‑то я смотрю, что‑то не то получается!
Манька говорит:
— А я знаю, знаю! Нузно из этих апельсинов варенье сварить! Тогда всем покусать хватит!
Мишка прямо вскипел весь, а мне смешно стало. Я сказал:
— Это вечный двигатель просто, а не ребёнок. Она хоть пять минут помолчать может?
— Может, — сердито отвечает её братец, — если, например, ей рот конфетами шоколадными набить.
И тут мне в голову одна замечательная мысль пришла. Я даже на стуле подпрыгнул от радости:
— Мишка! Живём! У меня есть конфеты!!!
И я помчался на кухню и притащил целый мешок шоколадных конфет «Огненный мак». Там, наверное, полкило конфет было. Я торжественно вручил этот мешок Маньке.
— Соколадки! — закричала девочка, и глаза у неё сделались огромные, как два блюдечка.
Она сразу схватила четыре штуки, содрала с них фантики и моментально сунула конфеты себе в рот. Мы с Мишкой только переглянулись и снова стали задачу про апельсины решать. Эта задачка на деление с остатком оказалась. Там в ответе вышло, что каждому отцу и каждому сыну досталось всего‑то по 0,75 апельсина.
— Уф, решили! — сказал, наконец, Мишка. — Жалко, что они не догадались себе ещё один апельсин купить. Вот ведь головы недогадливые! Тогда каждому по целому апельсину досталось бы, и нам легче решать! Вовка, давай английский язык делать!
По английскому нам довольно много задали. Там нужно было целую гору трудных слов выучить. Я говорю:
— Мишка, давай вслух учить.
— Давай, — тут же согласился он. — Ты читай, а я за тобой повторять стану.
Я взял тетрадь и с выражением прочёл:
— Крокэдайл!
— Крокэдайл, — повторил Мишка и засмеялся. — Вовка, а что это такое — «крокэдайл»?
— Это же крокодил, — объяснил я.
— Ага! — обрадовался Мишка. — Здорово похоже звучит! Прямо как по‑иностранному.
— Подумаес, — вмешалась Манька, — я тозе по‑иностранному могу!
Мы посмотрели на неё и прямо покатились со смеху. Она вся шоколадом умудрилась перемазаться так, что просто ужас. И губы, и щёки, и лоб, и даже волосы у неё в шоколаде были. И платье на груди тоже. Я как закричу:
— Манька, ты прям негра какая!
— Во даёт! — восхищённо сказал Мишка. — Полкило конфет за пять минут ухитрилась слопать!
Маня посмотрела на нас блестящими глазами и запихала остатки конфет себе в рот. Физиономия у неё стала предовольная. Умора прямо, а не девчонка! Она конфеты дожевала и говорит:
— Я тозе по‑иностранному могу! Вот: ПаМи‑Паска, Падай Памне Пасо‑Паку! Сто я сказала?
— Это что такое? — спросил Мишка. — Это на каком языке будет?
— На папском! — бойко отвечает Манька.
— Как это на «папском»? Нет такого языка!