— У нас мало денег, — отвечает мама.
— Мы ничего не будем покупать. Я только посмотрю.
— Только никаких просьб, — соглашается мама.
Вот походили они по магазину, рассмотрели все игрушки, пора на выход. Уже у самых дверей сердце Ромы не выдерживает. Он хватает первую попавшуюся машинку и исподлобья смотрит на маму.
— Рома, мы же договорились, — укоризненно напоминает мама.
Последовавший вопль напоминает крик поросёнка под ножом мясника. Испустив его, Рома испытующе смотрит на маму. Мама молча смотрит на Рому.
Второй вопль на порядок пронзительнее первого. В магазине звенят стёкла. Сбегаются испуганные продавцы.
— Всё? — спокойно спрашивает мама.
— Всё, — покорно кивает Рома. Кладёт на место машинку, и они с мамой выходят из магазина.
Роме исполнилось 5 лет. На дне рождения Ромы тётя Тома говорит ему:
— Ромочка, 5 лет назад тебя принёс аист.
— Что вы, тётя Тома! — восклицает Рома. — Это всё неправда — про аиста. На самом деле дети рождаются у мамы из животика.
— Неужели? — притворно удивляется тётя Тома. — А как же они там появляются?
— Вот этого я пока не знаю, — вздыхает Рома. — Но обязательно узнаю.
— Рома пришёл в гости к дедушке и бабушке. А у них есть замечательный кожаный диван — такой широкий, упругий.
— Дедушка, можно я попрыгаю на твоём диване? — спрашивает Рома.
— Если обещаешь остаться у нас жить, тогда прыгай, — ставит условие дедушка.
— Ладно, остаюсь, — соглашается Рома.
Вот он напрыгался всласть, слез с дивана и говорит:
— Знаешь, дедушка, я передумал. Дети должны жить с родителями.
Наталья Колмогорова, Самарская обл
Зита и Гита
Один фильм в одночасье перевернул мою жизнь: в деревню привезли индийское кино. Мы с сестрой Ольгой посмотрели «Зиту и Гиту» и… заболели. Болезнь называлась: «Ты — Зита, я — Гита».
В этот раз бабушка и тётка были слишком заняты: тётка, взяв хворостину, ушла встречать коров, а бабушка хлопотала во дворе.
Ольга была выдумщицей:
— Давай сошьём сари, — сказала Зита, которая Ольга.
— Нас выпорют, — предположила Гита, то есть — я.
В старом комоде хранились куски цветных тканей.
— Тогда снимем тюль с кухни, а потом повесим обратно. Он всё равно старый.
Мы обмотались тюлем и распустили волосы.
— Давай нарисуем родинку на лбу, чтоб как по правде.
Мы перерыли весь дом, выдвинули все ящики комода — ни одной помады в деревенском доме не нашлось: бабушка отродясь не красилась, а тётка, хоть и молодая, была с бабушкой солидарна.
Выручила герань. Мы оторвали несколько лепестков, выбрали поярче, послюнявили и прилепили на лоб — индийские красавицы!
Тайком вышли из дому. Где‑то мычали «священные животные», в траве шуршали индийские змеи, а копёшки травы превратились в слонов…
— Двигай бёдрами, — сказала Зита. — Вдруг Васька с Серёжкой нас увидят…
Мы, пританцовывая, дошли до родника — ни души. Несколько раз совсем не повезло: в темноте вляпались в «священные лепёшки» (а по условиям жанра пришлось идти босиком). Цикады трещали, как оголтелые. Кто‑то матерился:
— А ну стой, зараза!..
— Хочу в туалет, — сказала Ольга и, приподняв «сари», присела в траву.
— Ой, мамочки! — заорала Зита через минуту. — Крапива!
Оказалось, и в Индии тоже крапива росла…
Мы пошли обратно. В бабушкином доме уже горел свет.
— Зита, — заныла я, — давай ещё разок пройдём мимо Васькиного дома!
— Дура ты, Гита! У меня попа огнём горит, а у тебя один Васька на уме!
Васька действительно был красивый мальчишка: чёрненький, загорелый. И Зита сдалась.
В кромешной темноте две «индианки» подошли к Васькиному дому. Про танцующие бёдра мы и думать забыли!
— Ё‑моё! — заорали в потёмках. Голос оказался Васькиным.
Он мирно сидел на завалинке и вдруг увидел в потёмках две фигуры в белом — чистые привидения! Но он был не из робкого десятка — поднялся и пошёл навстречу.
— Бежим! — крикнула Зита, и мы, путаясь в тюле, бросились бежать.
…В сенях стояли полные вёдра с парным молоком.
— Хочу пить, — сказала Зита, наклонилась к подойнику, отхлебнула…
Передо мной стояла моя сестра Ольга: лепесток от герани отлетел, а над верхней губой появились белые усы. Босые ноги, попав в «священную лепёшку», стали грязно‑зелёного цвета, волосы растрепались, а подол «сари» стал чёрным.
— Ну ты страшная!
— Сама дура!
В сени с хворостиной вышла бабушка Таня. Она была строгая женщина: