Почему-то именно в этот момент, я начал подозревать, что происходящее, может быть, и не связано с приходом от обезболивающих.
— Ну ты учудил! — с трудом, сквозь смех выдавил охранник. — Я уж было подумал, что черти тебе крышу залатали, но оно им нахрен не надо!
Охранник собрался уходить. Уж не знаю, почему в этой ситуации в моей голове вспыхнула именно эта мысль, но я её всё же выдал:
— Эй, подожди! А пожрать?!
— На том свете отожрёшься, Перекрёстов, — лениво бросил, удаляющийся охранник или санитар или хрен разбери кто-такой. — Тебя всё равно сегодня умертвят, независимо оттого, очнулся ты или нет.
Умертвят? Перекрёстов? Какой, к собачьей матери, Перекрёстов?
Я не дал нервам пуститься в пляс, и быстро взял в руки контроль над собой. Нет уж, Андрюх, не лыком ты шит, чтобы так просто потеряться в собственном рассудке. Психотерапевт ты, мать твою, или нет?!
Я принялся внимательно осматривать своё тело. Лишь тогда я понял, что не просто схуднул — я вообще не в своём теле. Руки, ноги, возраст организма — да всё не моё! Даже шрам от аппендэктомии куда-то делся. Да хрен бы с ним со шрамом, раны от ножа нет. Куда делась? Черти стащили?
О-о-о, Андрей Алексеевич, дела плохи. Вариантов всего два. Либо ты сам сошёл с ума к чёртовой матери, либо…
Второй вариант будет означать то же самое. Не мог я попасть в другое тело, это равноценно уехавшей крыше.
— Эй, парень! — прервал мои размышления голос из соседней камеры. — Тоже покушать не дали?
Бородатый мужик смотрел на меня через узенькое окошко своей камеры. Его глаза нездорово блестели. Моего опыта с лихвой хватало, чтобы сразу понять, что рассудка в его взгляде куда меньше, чем может показаться.
— Обделили, — коротко ответил я. — Говорят, умирать уже пора — еда не положена. А тебе почему не дали?
— А я всю прошлую неделю Петруху кормил, — объяснил безумец. — Предупреждали ведь, что перестанут мне еду давать, если я буду ей делиться, но я не слушал…
— Какого Петруху?
— Как «какого»? — искренне удивился мужичок. — Первого! Романова Петруху, не знаешь, что ли, такого?
Ясненько.
— Знаю-знаю, друг, я бы на твоём месте тоже его голодным не оставил, — подыграл ему я. — Тут дело такое: я сам от голода соображаю плохо. Не подскажешь, где мы сейчас находимся?
Глухое дело — вытягивать информацию из психа, но в моём положении других вариантов нет.
— В лечебнице мы с тобой. В психиатрической. Да не в самой хорошей, скажем так, — достаточно адекватно сообщил мой сосед.
— В каком смысле — не в самой хорошей?
— Ну… В ней есть два больших минуса, — мужчина принялся загибать пальцы. — Первый — она незаконная, и с пациентами здесь происходит всякое. Умертвление, например.
— Прикольно, — не без доли иронии усмехнулся я. — А второй минус?
— Они не верят в Петруху.
— Резонно, — согласился я.
На двери моего соседа висела табличка с его фамилией, именем, отчеством, датой рождения и диагнозом.
Шизофрения, значит, Стёпка? Как бы и у меня на двери такой пометки не оказалось.
— Степан, вопрос к тебе есть ещё один, — говорю я.
— Откуда ты знаешь, как меня звать?! — соседа аж всколыхнуло.
— Мне Петруха рассказал, — успокоил его я. — Скажи, что у меня на двери написано? Сможешь прочитать?
Степан прищурил глаза и принялся читать по слогам:
— Пе-ре-крё-стов А-ле-ксан-др-др-др-др… — затрещал он, как трактор.
— Дальше, Стёп, дальше!
— … А-на-толь-е-вич. Родился ты двенадцатого ноября в две тысячи четвёртом году. Так… Ши-зо-фре…
— Можешь дальше не продолжать, — прервал соседа я. — Спасибо, Стёп.
«Перекрёстов Александр Анатольевич. 12.11.2004. Шизофрения»
Зашибись. Меня ножом точно в грудь пырнули?
Я уселся на мягкий пол и погрузился в свои мысли, как водолаз в Марианскую впадину. Главное — не забыть вовремя всплыть. Прежде, чем что-то решать, я принялся копаться в себе.
Жизнь свою до этого момента я помню на зубок. Родился, подрос, отучился; там, где родился, не пригодился, и переехал в Санкт-Петербург. Строил большие и амбициозные планы, мечтал работать в престижной клинике психотерапевтом, но один нехороший и влиятельный товарищ оказался недоволен моим своенравным характером и перекрыл мне доступ ко всем клиникам города и страны.
Но я ж, зараза, настырный! Открыл свою частную клинику и помогал народу, как мог, пока реальный псих не всадил мне нож промеж рёбер. Так и ушёл я, не оставив за собой ни семьи, ни друзей. Не успел завести ни тех, ни других из-за того, что потратил всё своё время на продвижение к цели. Кто ж знал, что всё так закончится? Не получил в итоге вообще нихрена в своей жизни.