— ПОЛУЧАЙ, СУКА! — взревел я, вцепившись обеими руками в цепь.
Мышцы рук и корпуса вздулись, несмотря на усталость, и я потянул цепь вправо, сместив траекторию полёта Салтыкова.
УДАР.
Старик с грохотом рухнул в метре от меня, встретив землю-матушку своим рылом, и проехал на нём несколько метров. Страшно представить, что стало с его лицом после такой поездочки!
Усилием воли я притянул к себе цепь, наполовину втянув её в ладонь. Она больше не проходила сквозь предметы. Её звенья стали реальными. Теперь я могу не только брать людей под контроль, но и атаковать их этой цепью!
Салтыков, громко кряхтя, медленно поднимался. С его лица текла кровь.
— Значит, научился всё-таки напитывать её маной… — простонал он.
Уж в чём — в чём, а в методиках обучения Николаю Антоновичу не было равных. В который раз, находясь на грани гибели, я открыл в себе сокрытые возможности. Смерть — прекрасный ускоритель обучения. Настоящий катализатор.
Я сделал новый замах цепью и ударил ею Салтыкова ещё раз, на этот раз намереваясь влезть в его разум.
По какой-то причине поверженный старик не сопротивлялся. Я подключился к сознанию Николая Антоновича и замер.
Удовлетворение. Гордость. Доверие.
Что это за чувства? О чём он, сука, думает?
Воодушевление. Самодовольство. Всё прошло так, как он и хотел.
Я отсоединился от сознания Салтыкова и отключил психо-цепь. Не знаю, каким было моё лицо со стороны, но мой лоб свело от наползших на него бровей. Шок — вот, что я испытывал. Шок от осознания истины.
— Вы… Вы солгали? — вырвалось у меня.
— А ты что же думал? — просипел Салтыков, поднимаясь на ноги. — Старый дурак совсем выжил из ума, по-твоему?
Лицо Николая Антоновича было сильно изодрано, но, судя по всему, он успел укрепить кожу перед ударом о землю. У простого человека бы мякоть от черепа оторвало.
— Вы не планируете никакого восстания. Я повёлся. Повёлся, как дурак, — грустно усмехнулся я.
— Ошибаешься, Александр. Ты сделал всё ровно так, как должен был, — промолвил старик, зачем-то поправляя изодранную в клочья одёжку. — Именно так поступают с теми, кто намерен предать клан. Ты был готов умереть, но всё равно пошёл против меня. Погоди, ты ведь не рассчитывал, что действительно сможешь меня победить?
— Вообще-то рассчитывал! — горячо воскликнув, заявил я. — В моих планах было лишить вас рассудка с помощью психо-цепи.
— Хмм… — Салтыков задумался. — Возможно. Чисто теоретически, ты смог бы сделать это. И то — лишь потому, что я тебя недооценил.
— Так, подытожим, чтобы между нами больше не было недопониманий, — предложил я. — Это была проверка?
Салтыков улыбнулся, прищурив и без того узкие глазки.
— Всё верно, Саш. Это была проверка. И ты справился. Более того, я не солгал. Я использовал 100 % базовой магии против тебя в этой схватке.
— Тогда… — не понял я. — Погодите, Николай Антонович, это что же за хренотень получается? Вы разыграли меня, но всё равно попытались убить?!
— Всё верно, — как ни в чём ни бывало ответил Салтыков. — Зато тебе удалось развить свою уникальную магию. Теперь эта цепь не менее опасная, чем твои кулаки под стопроцентным контролем. Я уверен, ты найдёшь ей достойное применение.
Уморительный старикашка. Вот уж действительно — УМОРА.
— Я это… — смутился я. — Не сильно вас?
— Чего?
— Об землю шарахнул.
Салтыков рассмеялся.
— Это тело, — указал на себя Салтыков, — выдерживало куда более страшные вещи. Раз уж зашла тема…
Николай Антонович резким движением руки сорвал со своего торса рубашку, которую так тщательно поправлял. Стриптизёр — не иначе!
Но мне стало не до шуток, когда я увидел то, что собирался показать Салтыков.
Рельефный торс, испещренный сотнями шрамов разной формы и глубины. Особенно сильно выделялся шрам под правой ключей. Казалось, будто он уходит глубоко в грудную клетку — до самых лёгких. Кожа на правом боку была узорчатой, пятнистой, плотной, как корка лимона. Там был серьёзный ожог.
— Половину этих шрамов я получил в боях за клан, — пояснил Салтыков. — Вторую половину — самые ужасные — в плену. Каждый шрам — это мой ответ «нет» на предложение предать клан.
— Показательно, Николай Антонович, — сказал я, нахмурив брови. — Пойдёмте домой, вы простудитесь.
Меня переполняло уважение к Салтыкову. Уважение — это власть. Всё верно. Он прав во всём.
— Беспокоишься о старике? — усмехнулся Салтыков. — Не стоит. Думаю, большинство твоих вопросов отпали?