вперегонки. Насыщенные водой и холодом они то быстро
взмывали вверх, то падали на вершину сопки, пытаясь про-
никнуть в ущелье. Такие тучи бывают перед снежным
бураном. Они несли холод и еще больше омрачали и без
того пасмурное настроение. Молча передвигались мы, расто-
пырив руки, с трудом отрывая ноги, путающиеся в сети
багульника. Вместе с дождем сыпались пожелтевшие хво-
инки лиственницы.
Постепенно затих шум Огоджи. Ориентиров не было: их
съели тучи, закрывшие все высокие сопки. Нужно было пос-
мотреть на компас, но он висел на поясе в футляре, а так не
хотелось сгибать руку, чтобы достать его: опять мокрая ру-
баха прилипнет. Компас в конце концов пришлось достать
и убедиться, что мы слишком далеко уклонились вправо.
Через несколько времени Вершинину показалось, что мы
опять уклоняемся, и я, стуча зубами, опять полез за компа-
сом, и опять пришлось поворачивать. Чувство времени и
пространства стерлось. Казалось, что мы идем бесконечно.
Главной заботой у всех было сохранить постоянное положе-
ние корпуса, чтобы рубаха не прилипала к телу. Этот был
случай, когда совсем не хотелось, чтобы своя рубашка была
ближе к телу. Начался спуск в какую-то долину. Оказалось,
речка Курба — приток Огоджи.
В сухую погоду эту маленькую речонку можно перейти
в любом месте. Теперь же она разлилась и так разбушева-
лась, что близко подойти было страшно. К счастью, подошли
мы к ней недалеко от устья, где она в погоне за врезом Огод-
жи довольно сильно углубила русло и имела высокие бе-
рега.
Стали делать мост. Нашли высокую ель и свалили через
поток. Но у ели была густая крона, и, как только хвоя кос-
нулась воды, дерево было подхвачено и отнесено в сторону.
После долгих поисков нашли высокую, но с редкой кроной
лиственницу, свалив ее, перебрались на противоположную
сторону. Смеркалось. В глазах появилась зеленовато-серая
муть, обезличившая все предметы и расстояния.
— Ну, братцы, до Стана осталось не больше пяти ки-
лометров.
— Пять-то пять, а вот попробуй-ка на эту сопочку взоб-
38
раться,— указал Грязнов на крутой, поросший густым ку-
старником склон.
— Пошли-ка лучше к Огодже, может быть, ущелье кон-
чилось, а то мне уже не взобраться, нога болит,— заявил
Иосиф.
Выйдя к Огодже, мы очутились на небольшом полуостро-
ве галечного конуса выноса Курбы, заросшего лиственница-
ми, елями и пихтами. Прямо впереди возвышалась мрачная
голая скала, преграждавшая путь по берегу. Справа крутой
склон, покрытый густым лесом, местами прерванным куру-
мами. Слева и сзади в тесных берегах бесновались Огоджа
и Курба. Дикое ущелье казалось совсем мрачным от спус-
тившихся сумерек и туч, уже полностью закрывших даже
низкие вершины сопок и стремившихся соединиться с вол-
нами реки.
— Дальше идти нельзя. Надо ночевать,— решительно
заявил Грязнов.
Тут же Вершинин начал рубить сухую лиственницу на
костер. Место для ночлега выбрали под густой пихтой, почти
не пропускавшей дождь. Когда сучья для костра были уже
разложены, выяснилось, что поджигать его нечем. Заветная
коробка спичек была мокра.
Наслушавшись рассказов о таежных драмах из-за отсут-
ствия спичек и твердо усвоив, что в тайге самый важный
предмет — спички, я всегда берег в полевой сумке коробку
спичек, завернутую в бересту. Конечно, я сразу вспомнил об
этом коробке и, преодолевая дрожь от холода, стал откры-
вать сумку, предвкушая, как сейчас весело затрещит огонь,
разольется тепло под пихтовой крышей и можно будет
хоть немного оттаять, отдохнуть от утомительного дня.
Наконец сумка открыта.
— Вода!
. Коробка вместе с берестой плавала приблизительно в
средней части сумки, но еще полностью не промокла. Лихо-
радочно чиркая негнущимися пальцами спички, стараясь
найти хотя бы миллиметр сухой поверхности терки, мы по
очереди вырывали друг у друга коробку. Одна за другой от-
летали головки спичек, а терка превращалась в отрепья.
Испытанный способ сушки спичек в волосах ничего не давал:
везде мокро, как в самой Огодже.
— Придется добывать огонь по способу австралийцев.
Срубили сухую лиственницу, вырубили два куска и на-
чали тереть их один о другой до онемения пальцев. Дерево
становилось горячим, но загораться и не собиралось.
39
Вместе с моросящим дождем начала срываться крупа.
Ветер, смешиваясь с ревом реки, сквозняком свистел в
ущелье. Темно — хоть глаз выколи.
— Видимо, австралийцы не из лиственницы огонь до-
бывали,— констатировал Вершинин.
— Давай рубить деревья, иначе окоченеем,— предла-
гает Грязнов.
Топор переходил из рук в руки. Ожидающие топор про-
должали тереть лиственничные куски, «сушили» спички и
нет-нет, да чиркали, чтобы убедиться, что испорчена еще
одна спичка. Уже всем было ясно, что эти спички зажечься
не могут, и все же мы продолжали их чиркать о давно уже
стертую терку, надеясь на чудо. Но чуда не произошло. На-
дежды отлетели вместе с последней спичечной головкой.
Одно спасение — рубить деревья. Но тело все сильнее
сковывала смертельная усталость. Овладевало безразличие
ко всему, кроме холода. Окоченевшие пальцы не гнутся, то-
пор, делая неверные удары, того и смотри вырвется из рук.
Конечно, за время рубки не успевали согреться. Совершен-
ная тьма. Даже силуэтов сопок и деревьев не видно. Ревела
Огоджа. Сыпался мелкий дождь пополам с крупой. Порывы
ветра старались добить еле живой организм.
Ожидая своей очереди рубить, я стоял, опершись пле-
чом о ствол ели, стараясь хоть немного спрятаться за ним от
ветра, и уже не чувствовал своего тела...
Вдруг мне стало тепло. Я в Москве. Яркий солнечный
день. Солнышко блестит в позолоте кремлевских шпилей.
Весело звеня, трамвай спускается по Моховой к Манежу.
В белом костюме я иду, размахивая полевой сумкой, к уни-
верситету. Меня догоняет мой друг — физкультурник Доль-
ка Перельман. Странные привычки у этих физкультурников:
им некуда девать избыток силы, и они стараются применять
ее всюду. Он изо всей силы хлопает меня по плечу вместо
приветствия и весело орет: «Здорово, Юрка! Юрка! Юрка, что
с тобой?»
— Как что?
Я открываю глаза. Ничего не вижу. Кромешная тьма,
но слышу, как ревет Огоджа, скрежеща валунами. Лежу
навзничь. Лицо сечет крупа. Меня толкают все трое, трут
лицо, руки, грудь.
Обнаружив, что пропускаю очередь греться топором и
не отзываюсь на зов, товарищи в полной темноте нащупали
меня и после значительных усилий вернули жизнь окоче-
невшему телу.
40
— Амба! — кричит Матюков.— Снимай с себя все! Раз-
девайтесь все догола.
Он хватает топор и с остервенением отрубает щепки от
сухой лиственницы. Щепки раскладывает на гальке под той
самой пихтой, облюбованной для ночлега, близ кучи бре-
вен и хвороста так и не зажженного костра.
Сначала показалось, что он помешался. Раздеваться до-
гола, когда сыплет крупа и ледяной ветер продувает всякую
одежду, кажется диким. Но в следующую минуту его мысль
становится понятной.
Процесс раздевания кажется бесконечным. Пальцы не
чувствовали одежды и тем более пуговиц. Наконец все разде-
ты, и опять пришлось удивиться — ничуть не стало холоднее.
Матюков сел на щепки спиной к стволу пихты и широко
расставил ноги. Я поместился между его ног и плотно при-
жимаюсь спиной к его груди. Также спиной к моей груди
прижался Вершинин, а к нему — Грязнов. Кое-как сдела-