песчинка в этой жестокой в своем равнодушии безбрежной
тайге. Стало ужасно обидно. До чего же ничтожен, ока-
зывается, человек, не вооруженный опытом.
Уже начав слезать со своего пушистого с виду и очень
колкого наблюдательного пункта, я увидел прямо под
сопкой за темно-зеленой полосой прируслового леса блекло-
зеленые проблески. Поляна! Она, конечно, отражается на
аэрофотоснимке. Скорее туда. С сопки бегом вниз. Но не
тут-то было. Шершавая непролазная стена кустов вырывала
из рук молоток, стаскивала плащ, цеплялась за брюки. Ни-
чего не видя перед собой, продирался я медленно сквозь зе-
леную заставу, громко проклиная забайкальскую рас-
тительность. Поглощенный этим занятием, я не сразу заме-
тил, что склон стал положе и перешел в равнину, изрытую
глубокими промоинами. Деревья стали выше, кусты еще
гуще, под ногами то мох, то трава. Стало темнее под густыми
кронами темнохвойной тайги, в глазах сплошное зеленое
месиво. Совершенно не зная тайги, я не заметил, как со
склона перешел в пойменный лес. Невероятными усилиями
раздвигая упрямые ветви и получая от них удары то по
лбу, то по уху, я принялся проклинать начальника партии,
пославшего нас в этот зеленый хаос.
— Чтоб ты провалился со своим садиком в тартарары...
Вдруг почва под ногами исчезла. Полет по вертикали
вниз ногами показался довольно долгим. Кусты, не давав-
шие ходу вперед, тут вдруг охотно расступились, не упустив
момента расцарапать щеку. Я оказался почти по пояс в
ручье.
Все объяснялось просто. Лет двадцать назад по пади
прошел пожар. Уцелевшие деревья продолжали расти. На
Удобренной золой и освобожденной от мха почве кустарники
стали еще гуще. Выросла трава. Обожженные деревья по-
13
валились от ветров и построили естественные мосты через
ручей. Со временем они покрылись мхом, подгнили, на них
поселилась трава, замаскировав от неопытного глаза русло
ручья. Сооружение не выдержало дополнительной тяжести
весом в одного поджарого студента. Всех этих элемен-
тарных истин в то время студент не знал и попал в ло-
вушку.
Краткий испуг, удивление, досада. И я, как пружина,
выскочил из прохладного ручья, протаранив кустарниковый
заслон, очутился на небольшой поляне. Ласковая трава
прятала упавшие обгорелые стволы. На пойме возвышались
ели, пихты и кедры, а на склоне сопки — разреженные
сосны. Полянка делила темнохвойную тайгу и сосновый
бор. Она отлично была видна на аэрофотоснимке. Обрадован-
ный этой находкой и уверенный, что пойманная путевод-
ная нить больше не выпадет из рук, я стал разоблачаться
для просушки.
Мой новый костюм уже не был столь свежим, как утром.
Обнажая ссадину, на рукаве зияла прореха. Одна штанина
на колене дала трещину. Черная пленка хрома на ботинках
висела мелкой шелухой, как на картошке, варенной в «мун-
дире». В левом ботинке воды было меньше, чем в правом,
так как подошва близ его носка уже несколько поотстала
от верха, давая возможность воде свободно изливаться на
землю. Вообще это была какая-то киселеобразная масса,
а не ботинки. Прав был наш проводник — обутки мои были
худые. Впрочем, эти досадные мелочи не испортили отлич-
ного настроения после удачного спасения, а главное — опре-
деления своего места в таежной безбрежности.
Солнце, обдав сосны золотыми брызгами, начало пря-
таться за вершину сопки. Нужно было готовиться к одино-
кой ночи в этих коварных дебрях. Не меньше часа было
потрачено на лесозаготовку для костра. Сушняка и обгоре-
лых, но вполне пригодных для костра стволов кругом было
множество. Не имея представления, сколько дров требу-
ется для костра на ночь, и действуя согласно народной муд-
рости — запас карманов не тянет, натаскал их не менее двух
кубометров. Разожжен громадный костер. Сварена и съедена
с аппетитом каша. Устроена царская постель из пихтовой
хвои. Вместо простыни — плащ, подушка — рюкзак, одея-
ло настоящее. К концу всех этих хлопот в падь вошла темно-
та. Она скрыла и сосны, и сопки. Только трава дрожала
от жара пылающего костра да лапы елей как будто то при-
ближались, то убирались восвояси. Мир сузился до несколь-
14
ких метров. За границей света притаилась жутковатая не-
известность.
Странное чувство овладело мной. Теоретически было ясно,
что ни один зверь не подойдет к такому грандиозному костру.
Ни один бандит не станет ходить по тайге в кромешной тьме.
Итак, бояться совершенно нечего. Но это только теорети-
чески. Практически же первое время какая-то противная
жуть отгоняла сон. Потом усталость взяла свое, но выясни-
лось, что необходимо отодвинуться от костра, который был
длиной метра в три и высотой в половину моего роста. Даже
на большом расстоянии было жарко и одеяло оказалось
лишним.
Заснул крепко, но как только костер убавлял огонь,
меня как будто кто-то толкал. За короткую летнюю ночь
я просыпался раз шесть. Подложив дров, моментально
засыпал снова. Окончательно проснулся, когда где-то на
востоке Забайкалья появилось солнце, окрасив в ярко-
оранжевый цвет противоположную вершину взлохмаченной
со сна сопки. В пади стоял зеленый полумрак. Дремали тра-
вы. Опустив лапы, спали ели. Похрапывал ручеек. Медлен-
но горел уставший за ночь костер. Темнела чуть-чуть
уменьшившаяся куча заготовленных дров. Тишина и покой.
Лишь во мне бурлили радость и гордость за первую самостоя-
тельную таежную ночь, ощущение молодости и силы,
уверенность в успешном выполнении задания.
Покончено с кашей. Выпит крепкий чай. Уложены не-
мудрые пожитки. Залиты остатки костра. Наступило первое
ликующее утро моей желанной специальности. Бодро на-
свистывая жизнеутверждающий марш тореадора из оперы
«Кармен», размахивая молотком, придерживая другой ру-
кой плащ на плече, я зашагал по глухой, заросшей пади
к вершинам Заганского хребта, зная зачем и зная куда.
Солнце потихоньку взобралось на сопку и из-за сосно-
вых крон бросило щепотку золотых лучей в мою падь. Потя-
нуло ветерком. Падь проснулась, встряхнулась, заиграла
солнечными бликами. Вместо росы на траве оказались нитки
бриллиантов, расцвеченные всеми цветами радуги. Эти
нити дрожали, переливались мириадами огоньков, превратив
зеленый хаос в пещеру Алладина. Нет слов, чтобы описать
все очарование этого преображения и игры красок...
И вдруг из-под куста сбоку на меня глянули свирепые, зе-
леные глаза черной, как уголь, пумы!
Ее короткие уши были насторожены. Правое ухо слегка
вздрагивало от напряжения. Ощетинившиеся усы дрожали.
15
Невидимый в кустах хвост молотил траву, и трава колыха-
лась, теряла бриллиантовые нити. Слегка шевеля зрачками,
глаза метали злые зеленые искры. Она лежала, положив
голову на вытянутые, готовые к прыжку лапы, скрытые
травой. Зубы были оскалены, хотя и не видны из-за травы.
Страшный зверь изготовился к роковому прыжку. Чтобы
увидеть все это, потребовалась тысячная доля секунды —
щелчок фотоаппарата, глаз и воображения. Все дальнейшее
происходило так же стремительно, во всяком случае не бо-
лее двух секунд.
Но как были насыщены переживаниями эти секунды!
За этот ничтожный в абсолютном исчислении отрезок вре-
мени в мозгу проносится ураган мыслей. В памяти возникает
если и не вся жизнь, то во всяком случае значительная ее
часть, связанная с событием, приведшим к роковой развязке.
Первое, что я ощутил, был тривиальный ужас. Именно