Просеки с линиями электропередач проектировали по нашей уточненной карте, а не по той, составленной по расспросным данным, которой трудно было пользоваться даже для простой ориентировки в тайге.
Шапка крупы
Июнь застал нас на дальнем краю Родины.
Дальневосточная весна была в зените. Экспедиционный катер с полевым оборудованием и четырьмя географами, дрожа от напряжения, еле преодолевал своими девятью десятками лошадиных сил встречное течение Зеи. А когда повернули в ее приток Селемджу, пошли и вовсе медленно. В низовье этой немаленькой реки снег уже сошел с лугов, болот и полей, но дикие хребты, вздымавшиеся за сотни километров в ее верховье, еще были покрыты снежными шапками, и, постепенно тая там, снег не позволял быстро спадать полой воде. Разгулявшееся половодье уносило кучи прошлогодних листьев и хвои, куски торфа с бурой травой, обломки льда разрушенных водой наледей, иногда плыли и вывороченные с корнем деревья. Река весело смывала остатки отмершего и неустойчивого, освобождая место новой жизни, но нас она не очень-то хотела допускать в свое верховье. Выбирая в русле наиболее тихие места, старшина прижимал катер к тому месту, где была затоплена бровка поймы. Вода залила огромные пространства Зейско-Буреинской низменности, но из воды над пойменной бровкой белыми барьерами поднимались верхушки цветущих кустов черемухи. Вся километровая ширина реки была наполнена черемуховым благоуханием. Когда мы приставали к этому барьеру на ночь, то аромат черемухи выгонял с катера бензиновый запах.
Через несколько дней измученный катер достиг поселка Селемджинск, где расположилась база топографической партии, в которой мы работали. Выше по реке начинались горы, мелкие перекаты, течение убыстрялось, и катер дальше идти не мог. Кроме того, два географа — Сергей Воскресенский и Лида Лебедева уже приехали и именно отсюда должны были начать свои исследования. До района работ отряда Нади Сеютовой оставалось около сотни, а до моего около двухсот километров.
От Селемджинска до Стойбы было восемьдесят три километра. Там мы должны взять оленей и проводников и разойтись в разные стороны горной и болотистой тайги.
Под вечер следующего дня трехтонный ЗИС, нагруженный экспедиционным оборудованием, материалами и продуктами не только для наших, но и для топографических отрядов, базировавшихся в СТойбе, остановился на ее окраине.
Стойба по здешним местам поселок громадный. Он служил перевалочной базой с воды на колеса тресту «Амурзолото». По берегу Селемджи вытянулись продовольственные и товарные склады. В центре поселка автобаза чуть не на сотню грузовиков, авторемонтные мастерские, магазины, столовая, почта, клуб. На окраине кирпичный завод. В трех километрах вблизи автотракта наша аэрогеодезическая экспедиция расчистила место для посадочной площадки своих «королей» воздуха, и сюда в этот год стали впервые садиться двухместные У-2. Впоследствии размеры посадочной площадки постепенно росли и в конце концов получился нормальный аэродром, что еще больше повысило значение Стойбы в округе.
Со всех концов Советского Союза собрались в Стойбу русские и украинцы — они в основном работали на автотранспорте.
На противоположной стороне Селемджи, как бы вытряхнутые из дремучей тайги, белели новенькие домики таежных охотников и оленеводов — эвенков и якутов. Этот поселок и был собственно Стойбой, возводимой на месте прежнего зимнего становища кочевавших эвенков. Когда в тайгу проникли автомашины, возникла Новая Стойба и обогнала в своем развитии старую, которую стали называть Стойбой Якутской. Именно туда лежал наш путь. Там были олени и оленеводы — знатоки тайги. Однако уже вечерело и переправляться с грузом на другую сторону бурной реки было поздно. Кроме того, наш шофер спешил в обратный путь. Якутская же Стойба была еще поселком неблагоустроенным. Эвенки переживали первый год перехода от кочевого образа жизни на оседлый — шла революция в быту. Процесс этот протекал не всегда гладко. Всю жизнь проведшие в чумах и палатках охотники понятия не имели, как строятся дома. Их рубили жители Новой Стойбы.
Чистенькие, с затейливыми балкончиками, русскими печами, лавками и стульями домики отдавались безвозмездно таежным жителям, но были совершенно непривычны и совершенно неудобны для них. В самом деле, каждый раз, входя и выходя, нужно было закрывать дверь. Вместо того чтобы садиться прямо на землю, требовалось сидеть на стульях, нельзя было разводить костер в доме. В первое время владельцы домов складывали в них шкуры, а сами жили рядом в чумах и палатках. Но приехал председатель наслега и сказал, что надо жить в деревянных домах, что их для этого и строили. Пришлось переселяться. Переселение каждый понимал по-своему. Один охотник вошел в дом вместе со своим чумом и поставил его среди комнаты. Это тоже было неудобно. Шесты нельзя было воткнуть в пол: они разъезжались на его гладкой поверхности; их необходимо связывать не только вверху, но и за нижние концы. Пришлось также таскать плоские камни для очага — без них загорелся бы пол. Вне чума оставались углы комнаты. Они были использованы под отбросы. Подобные анекдотические случаи сплошь и рядом сопровождали переход кочевников к оседлости.
Наша машина стояла около крайнего домика Новой Стойбы. По его облику видно, что он совсем недавно отвоевал строительную площадку у тайги. Ограда из поставленных вертикально ольховых прутьев отделяла участок от дороги, а тыловая часть участка упиралась в уже поредевшую, но все же настоящую тайгу. Часть участка использовали под огород — картофель, капусту, огурцы. Среди огорода кое-где сохранились невыкорчеванные пни. Перед фасадом к цветущему таежному кустарнику, даурскому рододендрону, посадили мальву и пионы, и это отгораживало окна от пыльного тракта. В небольшом сарайчике хрюкала свинья, а вокруг бродили куры, заходили в таежные густые кусты, из которых торчали останцы гранитных скал в виде причудливых столбов. Дальше по улице было еще несколько таких же новеньких домиков, вклинившихся в тайгу. Стойба росла.
В доме три небольших комнатки и словоохотливая хозяйка.
— Здравствуйте. Мы экспедиция. Не поместите ли нас у себя на два-три дня?
— Да живите хоть все время, мне веселее будет. Недавно дочь замуж выдали — на прииске Лукачек теперь живет. Сын меньше года как из армии вернулся. Сейчас в рейсе — шофером работает. А муж — слесарь на автобазе. Лето — время горячее, все машины по тайге гоняют, людей не хватает, вот он по две смены работает. Да ведь и деньги нужны, поизносились, пока дом-то строили, да еще свадьбу недавно сыграли.
Своим имуществом мы завалили одну комнату и, отпустив шофера, пошли в центр поселка в столовую. Идти до нее больше километра. Столовая с небольшими перерывами работала круглые сутки. Она обслуживала шоферов, проезжих и поселковых жителей, главным образом служащих.
Вернувшись уже затемно, мы улеглись и вскоре уснули безмятежным сном, не обратив внимания на то, что в доме никого не было.
Утро застало нас тоже совершенно одних. Хозяев не было ни на огороде, ни в сарайчике, ни у соседей, и те ничего не могли сообщить о местонахождении хозяйки, а хозяин, известно, на работе. Хозяйка, видимо, в магазин пошла.
Ждем час, ждем два, ее нет, а есть хочется. Стали искать замок.
— Вот запрем и уйдем, пусть-ка нас тогда подождут, — в сердцах говорю я.
Но, сделав подробный обыск всего немудреного имущества и не обнаружив замка, мы решили изменить тактику.
— Давай обедать по очереди. Не бросать же имущество без присмотра.
Сначала в столовую идет Надя, я охраняю дом. Потом иду завтрако-обедать я, она становится сторожем.
— Ну, это уже ерунда получается. Выходит, вместо работы в тайге мы в сторожа стойбинские попали.
— Сторожа-то сторожа, это бы еще полбеды, а вдруг кто хозяйку убил или задавили да в кусты выбросили.
Становилось жутковато. Мы даже не пошли ужинать и сидели на пороге, дожидаясь хоть кого-нибудь.
Часов в одиннадцать вечера к калитке подошел человек. По его уверенным действиям мы почувствовали хозяина. Его мы еще не видели.