Было и другое. В отряде подобрались отчаянные парни, которые считали ниже своего достоинства ныть и жаловаться на усталость, холодную воду рек, тяжесть похода по марям. Они презирали слабых, издевались над неловкими или неумелыми, смеялись над опасностями, хотя опытных таежников в отряде не было. Установилось шутливо-пренебрежительное отношение к трудностям дальневосточной горной тайги и превратностям экспедиционных работ.
Вот и сейчас. Федор слышал говор и смех идущих впереди рабочих, обсуждавших вчерашнее приключение.
— Он прет, как паровоз, по кочкам с баяном на горбу. (Баяном прозвали деревянный ящик — футляр кипрегеля.) Я пустой за ним не поспеваю, а Мишка и вовсе далеко отстал с планшетом-то. Кричит: «Погодите, черти, не бегите, я же упаду, планшет-то помочу». Ну я ему отвечаю: «Падай, брат, полежи, не мучайся…» Идущие сзади и вовсе на анекдоты перешли. Слышу, он кричит: «Алешка, давай сюда скорей, Мишка в мари утоп, один не вытащу!»
— А глубоко провалился?
— Да по щиколотку!
— Чего же сам он не выходит?
— Да он кверху ногами.
Взрыв хохота…
Вечерело. Выбрали место для нового лагеря на песчаной террасе речки. Федор еще в техникуме усвоил, что место для экспедиционного лагеря должно отвечать пяти основным условиям: оно должно быть сухое и ровное, безопасное (подальше от скал, падающих деревьев, обвалившихся берегов), близко к питьевой воде, обеспеченное дровами и кормом для транспортных животных. Лучшего места не придумаешь. Кругом редкий лиственничный лес. Место высокое, незатопляемое, сухое и ровное. Земля оленьим мохом покрыта и сухие листвянки кое-где торчат — отличные дрова. В речушке вода как слеза чистая. Для оленей, если бы они тут были, корма сколько хочешь, а вот для лошадей? А ничего, вот за речушкой, которую немудро вброд перейти, пойменный лес — там травы полно.
Так же как собирались из того лагеря, дружно разбили этот. В момент скинуты вьюки и привязаны к лесинам лошади, чтобы остыли и на воду сразу не набрасывались. Трое ставят палатки, двое валят сушняк на костер. И вот он уже весело трещит на берегу ласково булькающей речушки. Коновод Костя теребит глухарей. Отвесив нижние губы, дремлют стоя кони. Никто не обеспокоился тем, что померкла прозрачность воздуха. Красный шар солнца, затянутый влажным маревом, закатывался в тучу. Да и что тут страшного? Ну может пойти дождь, это не новость. Продукты есть, палатки крепкие, место высокое, настроение отличное.
Вот и обильный ужин готов. Отвязанные лошади не спеша, помахивая хвостами, спустились к воде, попили и побрели на ту сторону к траве.
— Ишь ведь скотина, а сразу понимает где что. Издали корм чуют.
— Небось на сопку-то не поперли.
Заснули под мерный стук дождя. А в горах бушевал ливень. К утру ливень спустился в долину. Дождь гремел и прогибал полотняные крыши. Речушка помутнела. От ее ласкового бульканья не было помина. Она зло ворчала и стукала галькой в водоворотах.
В такую погоду все равно не пойдешь на сопку, не станешь рубить просеки. Все лежали в палатках, покуривая и лениво перекидываясь словами. Прохоренко рассматривал аэрофотоматериал, намечая план действия в новом районе.
Как-то никто не обратил внимания, что коновод Костя накинул плащ и вышел из палатки. Видимо, увидев начавшую вздуваться реку, он решил перегнать лошадей с той стороны к лагерю. О своем намерении он никому не сказал, а просто перебрел через реку. Подумаешь, ведь не глубоко! Не глубоко-то не глубоко, а уже по колено. Пока он ходил по мокрым кустам, пока собирал лошадей, прошло часа полтора. За это время в реку влилась новая порция воды с гор, казавшаяся малой речушка просто взбесилась. Вода залила уже все западинки на пойме, где паслись лошади.
Как дальше развивались события, никто не видел. Только вдруг сквозь шум дождя в палатки с реки донеслось:
— Помогите, тону!
В голосе не было ничего уж очень трагического. Никто не подумал, что человек в самом деле нуждается в помощи. В отряде привыкли к шуткам. Из крайней палатки раздалось:
— Тони, брат, не мучайся!
Но Костя и не думал никого разыгрывать. Видимо, его сбило течением. В горной реке, когда в нее заходишь выше колен, устоять трудно. Без палки нипочем не удержишься— нужны три точки опоры.
Федор выскочил из палатки тогда, когда еще раз, но уже далеко, снизу реки донеслось: «…ону-у!»
Выползли один за другим и другие из спальных мешков. Кони выходили из воды, отряхивались и равнодушно останавливались около палаток. Они собрались тут все пять, но Кости нигде не было. Река расширилась раза в три. Она ревела, бурлила со злой радостью.
Не сразу дошло до людей, что они лишились товарища. Он утонул прямо вот сейчас, почти на глазах. Когда оторопевшие рабочие поняли происшедшее, то бегом, некоторые как были босиком, бросились вниз по берегу реки. Но ни в этот, ни на другой день, ни до сих пор тела Кости не нашли. Его измолотило по камням и, конечно, унесло в Бурею, а в ней разве найдешь? Тайга жестоким уроком требовала к себе уважения и напоминала, что перед лицом ее величества презрительная формула «подумаешь» неуместна. Она не терпит нарушения своих законов даже в мелочах!
Коварная Бурея
— Сегодня нужно все кончить. Завтра уходит последняя лодка. Если мы не успеем выбраться отсюда с ней, то придется ждать зимы, — сказал, входя в барак, начальник топографической партии Чернявский.
На крутом берегу Бурей, в конце якутского поселка Усть-Ниман, в экспедиционном бараке царил неописуемый хаос. Длинные столы, когда-то задуманные как обеденные для рабочих артелей, были завалены картами, кальками, аэрофотоснимками, полевыми дневниками и другим благородным материалом экспедиции, требующим самого деликатного обращения. Зарывшись во все это, Лида Лебедева склонилась над стереоскопом, лихорадочно пытаясь успеть доделать геологическую карту. Инструкция требовала покидать полевую работу, имея полную документацию. Мне, старшему географу экспедиции, приехавшему в эту партию для приемки полевых материалов, при такой ситуации уже некогда было выполнять свои инструкторские обязанности. Вместо того чтобы стоять над девичьей душой с понуканиями, я засучив рукава взял на себя часть ее работы и доводил карту до кондиционного вида.
Пол в наименее доступных для хождения углах помещения устилали перенумерованные мешочки, свертки, пакетики с образцами горных пород и почв, листы гербария.
В середине помещения высилась гора подсобного материала: ящики, доски, вьючные сумы, гвозди, сено, брезентовые чехлы от топографических планшетов и приборов вперемежку с книгами, валенками. На топчанах спальные мешки, плащи, полушубки. Анероиды, бинокли, карабины и охотничьи ножи висели на вбитых между бревнами щепках, заменявших крючки.
Надя Сеютова, сдавшая уже свой полевой материал, укладывала образцы в ящики, экономя место и перекладывая пакетики сеном. Топограф Коля Юнох заколачивал готовые ящики и утрамбовывал одежду во вьючные сумы.
Партия запаздывала с окончанием экспедиционных работ. Чтобы не потерпеть финансового краха, начальник рассчитал рабочих, и они давно уже уплыли вниз по Бурее по домам, а инженерно-технический персонал работал с двойной нагрузкой.
Лето 1938 года для этой партии было трагическим и тяжелым. Медвежьи погромы продовольственных лабазов, бурные и внезапные паводки, унесшие несколько жизней, и следующие за этим следствия выбили партию из графика работы. А тут еще рация принесла категорический приказ прекратить работы и весь персонал партии переключить на поиски приземлившегося где-то в тайге самолета «Родина», пилотируемого летчицей Гризодубовой. Героический женский экипаж совершил вынужденную посадку почти в полтысяче километрах восточнее верховьев Бурей, но ведь тогда этого не знали. Все могущие двигаться жители недели две обшаривали болота и сопки в бесплодных поисках самолета.