Человек со Шрамом открыл глаза и какое-то время недоумённо смотрел в окно. Затем спрыгнул с дивана, снял обувь, разделся, принял душ. Голова не болела, руки не дрожали, во рту никто не срал. Ничего, кроме чашки кофе, не хотелось. О пиве, «сухарьке», не говоря о чём креплёном, он и думать не думал. Ещё в военном училище ему преподали: «Не хочешь подохнуть от водки, алкашом заделаться — пей, сколько войдёт, хоть ведро, но не каждый день и никогда утром не похмеляйся». Молодой человек свято поверил словам опытного наставника и, надо признать, эта армейская мудрость до сих пор берегла его от алкогольного заблуждения.
Громко, ножом по стеклу, заявил о себе телефон. Он вздрогнул, не сразу поднял трубку. Ему редко звонили. Ни родных, ни семьи у Никитина не было. Ни детей, ни жён. И в будущем ничто на этом фронте ему не грозило. В зарубежных гастролях краткосрочные посиделки, плавно переходящие в «полежалки» с уставшими от долгой невостребованности балеринами — вот все его достижения. А последние шесть лет — и того хуже — женщины его побаивались: безобразный шрам на лице отпугивал даже пожилых проституток.
— Да, — прохрипел Никитин несвойственным ему похмельным басом. — Кто это?
— А это друг твой. Бывший. Звоню первый и последний раз. Дальше — как договорились: червям на прокорм. Вчера ты спал на диване в ботинках, не раздеваясь, перед тем выпил бутылку «Столичной» из пивной кружки, ничем не закусил. В следующий раз тем же самым можешь заняться только после выполнения задания. До того — ни напёрстка, даже пива. Ты меня понял? Если понял — скажи «да». — Никитин молчал и в трубке прогремело. — «Да» скажи… твою мать!!!
— Да, — едва слышно пролепетал Человек со Шрамом.
— Три раза повтори!!
Троекратное да, да, да можно было расслышать лишь при очень большом желании. У друга-Николая оно оказалось в достатке.
— Сука, — не сразу успокоился однокурсник. — Докладывать будешь моему человеку, он тебя найдёт. На выходе возьмёшь пакет. В нём телефонная трубка. Всегда держи при себе, даже в сральне. Это связь. Потерять нельзя. Про червей не забывай. Про меня забудь.
Зазвучали короткие гудки.
Несколько минут Георгий Георгиевич сидел в тупом оцепенении с телефоном в руках. Никто ему только что не угрожал. Никакие мысли его не посещали. Чёрная пустота перед глазами. И безмолвие. Потом началась чесотка: зазудело всё туловище — шея, спина, ноги, пальцы ног… По всему телу что-то поползло, закусало, зачавкало… «Черви! Не иначе как черви, — с ужасом подумал Никитин. — Сожрут». — Он кинулся в ванную комнату, ошпарил себя кипятком душа, долго не ощущал боли. Только когда в зеркальном отражении увидел лицо своё, покрытое мелкими волдырями, очнулся: «Что это я? Зашёл ум за разум».
Дрожащими пальцами неуверенно накрутил, казалось бы, давно забытую комбинацию цифр. Когда раздалось с прибалтийским акцентом приглушённое: «Вас слушают», похвалил себя: «Ничего, Жора, молоток, с памятью пока порядок, голова на месте. А вот нервишки надо лечить. А то ведь так и вправду съедят — не подавятся. Не черви, так ещё какая-нибудь двуногая нечисть». Спросил:
— Владис Николаевич Рубикс?
— Кто это?
— Приветствую вас, Владис Николаевич.
— Кто это говорит?
— Это говорит ваш давний знакомый, Никитин Георгий Георгиевич. Помните такого?
В трубке долго молчали. Наконец раздалось:
— Не слышу главного.
Никитин негромко хмыкнул: «Молодец, паскуда, хорошо работает».
— А главное вот в чём: Я УЛЕТАЮ В ПАЛАНГУ.
— КОГДА?
— КАК ПОВЕЗЁТ С БИЛЕТОМ.
После непродолжительной паузы Рубикс сказал:
— С возвращением, Георгий Георгиевич. Слушаю вас.
«Мог бы и повежливей, чухна белоглазая, — выругался Никитин, — шесть лет всё-таки не виделись». Вслух он сказал:
— Да, честно говоря, я бы вас хотел послушать. Как у вас на зарубежной таможне с кадрами. Есть у меня очень порядочный работник. Опытный, знающий. Наш товарищ. Надо бы…