— Что-о? — обалдел Мерин. Он недавно только был принят в это известное своей строгостью нравов учреждение, не успел ещё убедиться в том, что строгость эта сильно преувеличена, и никак не ожидал столь откровенно кокетливого внимания по отношению к своей персоне. — Почему «формально»?
— Вот и я спрашиваю — почему? Идёте мимо, не улыбнётесь. А ваше «здрасьте» звучит так холодно, что я замерзаю и перестаю ощущать себя женщиной. А я женщина, Игорь. — В подтверждение сказанного Шура очаровательно обнажила зубки, при этом богатая размерами грудь её, без видимых усилий со стороны владелицы, призывно шевельнулась. — Не возражаете, если я буду обращаться к вам без отчества? На «ты» мы перейдём позже, после соблюдения необходимых формальностей. — Она захохотала. — Не возражаете?
Мерин не возражал, но повёл себя не по-мужски: продолжению светской беседы он предпочёл спешную ретировку.
Долгое время молодой сотрудник МУРа старательно избегал встреч один на один с Александрой Леонидовной. Когда же возникала необходимость посещения кабинета начальницы отдела, то он пересекал секретарский «предбанник» стремительной трусцой.
Но жизнь текла своим чередом, дни не поспевали за днями, и с головой ушедший в работу Мерин благополучно забыл об этом их с секретаршей маленьком недоразумении.
Другое дело — Шура. К мужским отказам она не привыкла, хотя бы потому, что таковых в её жизни не случалось. Стоило ей утром обратить на кого-то внимание, как максимум к вечеру следующего дня их отношения можно было смело называть «близкими».
Близость эта могла длиться месяцами. Могла перестать быть «близкой» по прошествии часа. Всё зависело от силы Шуриной влюблённости, ибо без большого, глубокого, искреннего чувства оказаться с ней рядом в постели не мог никто, никогда, ни при каких условиях и ни за какие коврижки.
Но и уклоняться от перспективы возможных романтических отношений с очаровательной прелестницей до Мерина никому не приходило в голову.
Он оказался первым из сонма собратьев по полу и потому веры ему от Шуры не было никакой. Ломается мальчик. Цену себе набивает. Ничего, подождём. Нам не к спеху. Сам приползёт, а мы ещё поломаемся.
Ближайший месяц она не обращала на него внимания.
Но и он — на неё.
Ещё через месяц Мерин стал приветливо с ней здороваться при встрече и не так затравленно быстро проскакивать мимо, направляясь в кабинет полковницы. Шуре даже показалось, что лёд тронулся, господа присяжные заседатели. Она уже собралась было праздновать викторию, договорилась с подругой об уютных апартаментах… Но — увы: даже её невинные, изысканно завуалированные намёки на готовность к адюльтеру возвращали Мерина к прежней тактике мимолётного прошмыгивания мимо секретарского столика.
Она потеряла в весе, не спала по ночам, перессорилась с большинством претендентов на её благосклонность.
Но отступать от задуманного было не в её характере. Из всей прочитанной в детстве военной литературы она взяла для себя на вооружение одно, главное: «Ни шагу назад, ни пяди врагу!» Эта нехитрая воинская мудрость неоднократно помогала ей в течение неполных ещё двадцати лет. И изменять раз и навсегда выбранной жизненной тактике поведения Шура и на этот раз не собиралась.
Меринская женитьба, как сообщили подруги, «на какой-то там Веронике», не только не перечеркнула её надежд, не погасила желаний, но, напротив, придала дополнительную пикантность намерениям, вернула к активной жизненной позиции. Она посетила учебное заведение — высшую школу милиции, — где к тому времени обучалась счастливая соперница, «невзначай» столкнулась с ней в коридоре, подробно рассмотрела вблизи и на расстоянии, в профиль и в анфас. И — без ложной скромности, положа руку на сердце, зачем скрывать очевидное — искренне убедилась в том, что во всех женских компонентах она выигрывает у этой «промокашки» с крупным счётом.
После этого открытия к Шуре поочерёдно вернулись сон и аппетит, настроение заметно поползло вверх, а когда достигло своего апогея и пригрозило зашкалить, девушка поняла, что наступает её «последний и решительный…». Сейчас или никогда.
Она написала Мерину письмо.
Очень откровенное, очень личное, с головой в омут, как Татьяна Ларина: «Она полюбила. Впервые в жизни».
Но.
Но, в отличие от пушкинского героя, Мерин на письмо не ответил.
Не девятнадцатый век шагал по планете.
Потянулись дни, потекло время, которое, как известно, лечит. Шура, казалось, постепенно смирялась с поражением, приходила в себя, снова начала влюбляться. Разочаровываться. И опять влюбляться. Жизнь требовала продолжения.