Газеты Никита читал небрежно, кое-как. Международные дела казались ему неинтересными, он никак не мог понять волнения пожилого технолога, который прибегал и сообщал, что такому-то наконец удалось сформировать кабинет, а такой-то премьер, кажется, выходит в отставку. Ну, и аллах с ними! Не разделял Никита и наивного интереса матери к разным сенсационным историям, разоблачительным фельетонам («Шарфы, милая ты моя, делали на сантиметр короче и с одного этого сантиметра та-кие имели доходы...»). Он читал в газетах о спорте, о новостях науки и техники (прилично давала «Комсомолка») и, конечно, о космических полетах, жадно выуживая новые деловые подробности. Конструкторы космических кораблей казались ему сверхлюдьми, вызывали острую зависть («Они на переднем крае современности» ).
Никита пил мало и без большой охоты. На вечеринках скучал, был тяжеловат, помалкивал, в лучшем случае снисходительно позволял другим развлекать себя. Ои высоко ценил мужскую дружбу, мужское товарищество, имел немало приятелей и одного верного друга, сам умел быть верным другом. В его отношении к женщинам, таким, с которыми он сближался, было что-то неприятно пренебрежительное, что-то черствое. Он нравился - нравилась его светло-пестрая голова, почти сросшиеся брови, снисходительная усмешечка; знал, что нравится, и привык к этому. Не ценил этого. Ссрдце его ни разу не было серьезно затронуто. Он всегда готов был поступиться свиданием («свиданкой», как принято было говорить) ради товарища или работы. И даже не считал это какой-то особой жертвой.
- Позвольте, так какой же он все-таки - плохой пли хороший? Нелепо. Работает на заводе, любит свое дело - это вроде бы хорошо. Газет не читает, политикой не интересуется - плохо. Вы все излагаете вперемешку, все подряд, факты отрицательные и факты положительные, и все спокойно так, ровно, в одном тоне. Как же можно? Вот он у вас пренебрегает театром и любит футбол, хоккей. Это как понимать? Вы призываете нашу молодежь так жить? Или сообщаете об этом с возмущением?
- Не знаю. Я, собственно...
- Надо знать, раз вы беретесь писать.
- Видите ли, у него свой характер, свои вкусы, и я пытаюсь понять... Люди ведь разные. Они так и должны быть разными. Иначе...
- Ерунда. Не ходить в театр - это бескультурно. Мы с женой регулярно два-три раза в зиму ходим в театр. Ну конечно, не в какую-нибудь «Таганку», где молодежь и всякие выдумки. Ходим в МХАТ или Малый на что-нибудь классическое. Там хорошие артисты - в МХАТ ведь не возьмут плохих, это фирма. И вы должны были, как писательница, заклеймить... А потом, этот намек на отношения с женщинами. Вы хотите сказать, что он с ними... Но это же аморально! Такие вещи надо обсуждать, делать соответствующие выводы. Современная молодежь распущена до безобразия, эти рубахи навыпуск, обнимки на улице. Галстуков не признают. Погибшее поколение.
- Вы думаете?
- Им ничто не дорого.
- Ну, почему же?
- Резкости, крайности, грубости. Такое ляпают...
- Раз ляпают, значит, что-то дорого, что-то их волнует. Люди, которым ничто не дорого, очень удобны и приятны, податливы. У кого нет убеждений, нет и возражений.
- Мы строили Магнитки ради них, надрывались... лезли в ледяную воду...
Гм. Насколько я знаю, он не строил Магниток, мой сосед по квартире. По моим сведениям, Василь Василия испокон веку ведал питанием подопытных животных в одном научном учреждении. И во время войны у них были в изобилии всевозможные крупы, мука, сушеный компот, а сахар жена Василь Василича продавала нашей семье из добрососедских отношений не по рублю кусок, как на черном рынке, а всего по 75 копеек. Как видите, вода была не такая уж ледяная. Темная вода.
Но кому же не хочется поговорить от лица поколения? Это приятно, лестно. Возвышает тебя в собственных глазах, поднимает над сушеным компотом.
- Мы построили! Эти все разбазарят, все похоронят... Если будут большие испытания - куда им, кишка тонка, душонка мелкая. Помяните мое слово.
- Вы знаете, наша бабушка вспоминает, как то же самое говорили про ее поколение, про окружающих ее ребят и девчонок. Те же упреки. Сбросили юнгштурмовкп и красные платочки, такие-сякие, захотели красиво одеваться, веселиться, танцевать. Уже не то, что их отцы, не то закаленное, боевое поколение, которое... А пришла война - выдержали экзамен. Нет, не могу с вами согласиться насчет современной молодежи.
- А я с вами...
Оставим в покое поколение. Поговорим конкретно - о Никите. Так как же все-таки? Плохой или хороший?
Скажу вам прямо - я люблю Никиту. Мне многое в нем нравится.
Но мне не все в нем нравится.
Недостатки человека, как нзвесто, являются продолжением его достоинств. Если придираться к Никите, можно было бы, вероятно, сказать, что его уверенность в своих силах где-то вдруг начинает походить на самоуверенность и даже на самодовольство, что его целеустремленность иной раз оборачивается узостью, ограниченностью, что чувства это не всегда «чю-юства» и не только «сюсюк», что...
Но нужно ли придираться?
Поживем - увидим.
(Т у т к о н ч а е т с я х а р а к т е р и с т и к а Н и к и т ы И в а н о в а.)
Вадик и Никита вышли на улицу, простившись с доцентом, который на них так больше и не посмотрел - он смотрел в книгу, водя глазами по коротким строчкам.
На углу стояла будка телефона-автомата. Вадик набрал номер Муси и что-то долго говорил, делая жалостные жесты. Потом вернулся к Никите, который ждал его снаружи.
- Согласилась. «Пускай, говорит, живет, сколько ей надо, отчего не помочь. Мне не трудно». Славная она, Муся. Ну, так как же, встретим завтра вечером на вокзале эту девушку, поможем ей тащить вещички? Заодно посмотрим, хорошенькая или нет, стоило ли для нее расшибаться,
- Нет, уж ты валяй сам,- отмахнулся Никита. - Я за эти дни сбагрил два зачета. Надо хорошенько отоспаться.
- Смотри, Никита, так когда-нибудь и судьбу упустишь... Проспишь свое счастье.
- Э! Одно счастье просплю, другое набежит.
Они ловко, как все московские парни, перешли через улицу, лавируя среди машин, застопоривших у белой черты, недовольно фыркающих, готовых ринуться вперед по первому миганию светофора.
- Ну ладно,- подвел итог Вадик,- я тоже не пойду, буду зубрить. Просто позвоню земляку, который за нее просил, сообщу адресок.
- Слушай, а откуда она, твоя девушка?
- Из небольшого городка. Кажется, Берендеева.
И они заговорили о другом.
Кончается один день в жизни города. А с ним кончается и первая часть этой повести-сказки. Уходят двое... Мы еще встретимся с ними...
ЧАСТЬ 2
ЛИЦА, ЛИЦА...
В каждой редакции есть свои маленькие секреты.
У секретарши нашего отдела Анастасии Ивановны имеется пишущая машинка. Она стоит на верхней полке стеллажа, Анастасия ее очень бережет. Предположим, нужно срочно отпечатать короткое письмецо или бумажку: «Такому-то поручается...» Анастасия сделает постное лицо, скажет: «Положите, будет время, отстукаю». Или еще того хуже - отошлет в машбюро на третий этаж. И отпечатанная бумажка вернется к вам только в конце дня, а то и на следующий день.
Все мы прибегаем к одной и той же дикарской хитрости. Стоит Анастасии уйти в буфет или на склад за канцпринадлежностями, как уже чьи-то руки тянутся к полке, стаскивают тяжелую машинку...
Сегодня мой черед. Я быстро, одним духом отстукала поправки к статье «Зачем играть в бирюльки? (Разговор о нормировании)» и тут же их вклеила - у Анастасии всегда отличный клей, кисточка с кружочком, чтобы не проваливалась, а я все собираюсь у себя такое устроить и не могу собраться. И ножницы у нее огромные, удобные, специально для резки бумаги, а нам, грешным, таких не выдают.