Дух-Технарь повздыхал, попыхтел, но так ничего внятного и не произнес. Он был не любитель длинно говорить, а на пальцах такого не объяснишь.
- Только на той неделе не приходи, собираюсь отлучиться,- предупредил Иванов,- Надо мне, понимаешь, слетать в такой городок Берендеев. Там дубы не уважают, не берегут. Задвину ставни запорами, ключ под крыльцо - и в дорогу! Хочу потолковать с Начальником-От-Которого- Зависит-Данный-Вопрос.
Дух-Технарь знал: еще в седой древности молодого Иванова народ называл Дубынюшкой за его особое пристрастие к дубам. Про него и присказку сложили: «Лесами дубовыми ходит, порядок наводит: который дуб высок - в землю толкает, который низок - из земли тянет».
- Безобразие творят, решили дубовую рощу у самого города вырубить,- пожаловался Иванов. - А тем деревьям по пятьсот лет. Я их сам сажал, из желудей выращивал. Нарочно позднецветную форму выбрал, не боятся весенних заморозков... Крепкие, ладные, малой трещины ни на одном не увидишь.
Старинный городок Берендеев был давней любовью волшебника Иванова. Весь в зелени, воздух медовый, пчелы так и шастают. Река прозрачная, камушки все до одного пересчитать можно. Окунешься - аж зубы сводит, там ключей ледяных полно, а выскочил - помолодел лет на двести. Отражаются в воде развалины старого детинца, белокаменного, с круглыми башнями... А татарам как сопротивлялись! Летопись называет жителей «крепкодушными».
- Да ты вроде в Берендееве партизанил? - припомнил Технарь.
- Было дело. И там тоже.Иванов в военные годы не раз фигурировал в сводках (его называли «Дедом», «Бородачом», «товарищем И.»). В сорок первом он неплохо поработал под Москвой, а потом на Брянщине, пуская под откос поезда, поджигая склады с оружием, боеприпасами, устраивая побеги пленных, освобождая девушек, которых угоняли в Германию.
В каком виде ему показаться в Берендееве? Надо обдумать, решить. В своем натуральном виде - это он только тамошнему учителю показывается, Савчуку, они большие друзья. Немало верст вместе исходили, немало бредней ставили, уху с ним варили, в траве валялись да птиц слушали (там такие певуньи!). А если по учреждениям являться, по начальству...
Дух-Технарь уже сполз с антенны. Склад вот-вот закроют, на носу обеденный перерыв. А дубы - это, в общем не по его части. Стал прощаться. И некому было сказать, что он, крепкий, весь жилистый, свернутый набок, с худощавым прокаленным лицом, с немного диковатым взглядом косящих, глубоко посаженных глаз, в эту минуту удивительно походил на того, кого написал Веласкес в своей «Кузнице Вулкана». Случайность или нет, кто знает?
Сказал напоследок рассеянно, стоя у края крыши, уже готовясь взлететь, обернувшись через плечо:
- Слушай, Иванов, говорят... кругом болтают... Какое-то пари. Я, как всегда, последний узнаю,- Попытался объяснить, помогая себе пальцами: - Вроде бы они тебе - что ты устарел, не срабатываешь, полная амортизация. А ты им...
Иванов, посмеиваясь, лениво болтал босыми ногами, шевелил пальцами.
- Пари? Хм. Какое еще пари? При чем тут я? Я сам о себе все всегда узнаю последним. Если и было, то не со мной. Да было ли вообще? Знаешь, как в старой пословице: «Дочь Воздуха тихо чихнула, а воробей прочирикал, что настал конец света».
Технарь покивал головой. Да, бывает. Любят впустую языками трепать. Бойкие, не то что он, тугодум, молчальник.
Взлетел, покружил перед фасадом (на него смотрели каменные головы дев, рыцарей и сатиров, а также трагические античные маски с зияющими ртами, а также мозаичный серо-сивый Гамлет в съехавшем набок берете). Иванов поднял над головой кулак:
- Фермомпикс! Жду. Не забыва-ай!
Технарь уже стал удаляться, но неожиданно вернулся обратно на крышу. Постоял молча, переминаясь с ноги на ногу, разглядывая листы железа под ногами.
Наконец выговорил с натугой:
- Я, пожалуй... ну, насчет воды, ледников... А?
Иванов усмехнулся в бороду. Он знал - с Технарем всегда так. Обронишь зерно, а оно начнет прорастать.
- Пожалуй. я... - Пальцы Технаря пошли в ход, зашевелились,- Если сделать одну штуковину... ну, такую... чтобы энергия... Излучатель энергии, а?
Но тут на крыше поднялась суматоха. Прилетела обратно парочка: Павлик-Равлик и арбатская красавица. Красавица, запыхавшаяся, взволнованная, прислонилась к трубе и обмахивалась толстым пучком своих блестящих волос, похожим на лисий хвост.
Отдышавшись, но все еще в расстроенных чувствах, нимфа Арбата стала возмущаться:
- Ну, знаете... Это ужас! Духам нет места на земле.
Кажется, на сей раз ей сочувствовали даже мамаши.
- Просто ужас! Мы с Равликом... только один поцелуй, ничего особенного. Ну, может быть, немного слишком долгий,- Павлик-Равлик улыбнулся широкой праздничной улыбкой, но она, чуть повернув голову, мигом привела его в порядок,- На Садовой, у кино «Форум». И что же? Хочу поправить прическу... Смотрят. Видят! Смотрят во все глаза и видят школьники - целый класс, парами. А классная руководительница нас не видит... не понимает, что происходит, куда все повернулись, суетится...
- Ну? - Мамаши сказали это разом, словно хор в античной трагедии,- И что же? Как школьники?
Нимфа Арбата немного смутилась:
- Они кричали: «Горько!»
То ослепляя Никиту круглым вогнутым зеркалом, то больно защипывая его ресницы и для чего-то поворачивая их, полная женщина в белом халате возилась очень долго. Наконец сдвинула блестящий диск на лоб и сказала:
- Состояние глаз нормальное. Не вижу нарушений.
- Скажите, а чем, собственно... - Никита замялся, но все-таки продолжал: - Чем объяснить такое? Вот ты смотришь туда, где ничего нет, а видишь лицо. Видишь человека. Временное такое искажение, нарушение. Наступает где угодно, хотя бы в метро... Как это понимать? Ведь должно же быть объяснение. Подвел, предположим, на минуту хрусталик или...
Женщина поправила белую шапочку, которая туго обтягивала ее высокий шиньон, и засмеялась:
- Ну, знаете... Вы студент? Технического вуза? Вопиющая неграмотность. Очень характерно именно для техников, которые, как правило, совершенно не ориентируются в вопросах биологии. Мой муж, инженер-конструктор, понятия не имеет, как сконструирован он сам и из каких деталей собран. А между тем не техника, а как раз биология - определяющая наука второй половины двадцатого века. Не хочу принижать ракеты или кибернетику, но тайна живой клетки, тайна белка...- Она похлопала Никиту по плечу.- Хрусталик не может подвести. А если подведет, как вы выражаетесь, то не на минуту, заверяю вас.
- Так вы считаете, что у меня с глазами...
Она уже стояла к нему спиной, намыливая руки над умывальником.
- Могу для успокоения выписать альбуцид, покапайте, вреда от этого не будет. Но никакой необходимости не вижу.
Вадик прирабатывал по-разному. В НИИ уха-горла-носа на нем пробовали какие-то сверхвысокие звуки и просили сказать, что слышит. В НИИ глаза он в больших неуклюжих очках пилил и колол дрова, таскал мешки (там изучали влияние физической работы на ограничение поля зрения в специальных очках, а может быть, влияние ограничения поля зрения в специальных очках на физическую работу).
В результате у него завязались кое-какие - правда, довольно случайные - знакомства в ученом мире. Теперь они пригодились.
- Пустой номер,- подытожил Никита, выходя из кабинета в коридор и садясь рядом с Вадиком на скамью.- Твоя профессорша просто выставила меня за дверь. Решительная женщина! Вот такие блинчики, мальчик.
- Ну что ж,- сказал Вадик, который был неисправимым оптимистом,- значит, глаза исключены. Тоже неплохо. Картина уже яснее.
Никита сердито помотал светло-пестрой головой:
- Эх! Самая сессия, вагон и маленькая тележка делов. А тут ходи, доискивайся...
- Так не ходи.
- Нет, отступиться я не могу, хоть режь меня, хоть ешь меня. Должно быть объяснение! Ведь видел же я... Послушай, Вад, у тебя, наверное, есть знакомый психиатр... или психолог, как их там...
Вадик пожал плечами:
- Откуда у меня? От сырости, что ли?
Никто из ребят, кажется, не халтурил в лаборатории или клинике такого профиля.