А в т о р. Я действительно хотела сделать... не совсем так, но... Теперь, конечно...
Н и к и т а. Передумали? И то хорошо. Значит, есть все-таки какой-то результат разговора. А что касается девушки...
А в т о р (обиженно). А что касается девушки, то девушку в конце концов можно вовсе убрать или передать кому- нибудь другому. Кому угодно, тому же Вадику. Сцену в метро перепишу с Вадиком, это несложно. Полдня работы!
Никите надо бы ответить автору ее же словами: «Не стоит лезть в бутылку. Стенки скользкие, трудно потом выбраться». Ответить спокойно, с сознанием собственного превосходства. Но уверенный, неробкий Никита отчего-то краснеет, мнется, вид у него смущенный.
Н и к и т а (с запинкой). Нет, не надо переписывать. Не стоит... Пусть уж остается как есть. Раз она за мной числится... Так получилось, ну и пускай, ладно. И потом, надо довести дело до конца, выяснить. Что же это за производственник, который отступает, не найдя причину?.. Мне уже самому интересно. Я уже не мог бы...
А в т о р. Никита, милый, так вы все-таки согласны?!
Н и к и т а (сурово). Пустяки. Есть о чем говорить. В конце концов, у вас, наверное, тоже план, который надо выполнять, тоже сроки. Уж дотерплю, чего там. Не радость, конечно, но дохожу в ваших героях. Зато если следующий раз кто- нибудь привяжется... Да ни за что!
Автору очень хочется обнять своего героя, который согласился оставаться героем. Но к нему не больно-то подступишься - сидит молодой человек, холодноватый, замкнутый, сведя к переносице строгие брови с пушистыми кисточками, и барабанит пальцами по столу в такт какому-то внутреннему ритму, какой-то своей внутренней мелодии, которую автор не всегда способен верно распознать, а тем более верно, без фальшивых нот воспроизвести.
Н и к и т а. Да, останусь. Только по части производственной наверняка есть неточности, надо будет мне потом посмотреть как следует... И еще... язык у вас не всегда...
А в т о р (прощая на радостях герою его покровительственный тон). Хотите есть? Я могу пожарить. картошку... Жаль, нашей бабушки нет дома. Могу сделать яичницу.
Н и к и т а (он усмехнулся углом рта, не разжимая губ). Я же строка на белом листе. Я ваша бессонная мысль. Как же я могу есть реальную жареную картошку? Только придуманную. Ну, мне, очевидно, пора идти - как там? - лежать на диване полтора часа и стонать от внутренних переживаний. Раз уж взялся... Ничего не поделаешь. А потом входит мать, удивляется и...
А в т о р (по рукописи). ...и спрашивает: «Что с тобой, Никита?»
Н и к и т а. А Никита?
А в т о р. Никита отвечает: «Оставь меня в покое!»
Н и к и т а. М-м... Грубовато, по-моему.
А в т о р. Бывает?
Н и к и т а. Бывает. А мать что говорит?
А в т о р. Мать говорит: «Ты сказал - голубую рубашку можно не стирать, еще раз в ней сходишь. А я уж выстирала, сынок. Свеженькую-то интереснее надеть, веселее. А у меня руки не отвалятся сделать».
Н и к и т а (дергая плечом). И зачем вам эта ерунда? На кой ляд? Тащите в свою книгу всякую хреновину...
А в т о р. Детали создают ощущение достоверности.
Н и к и т а. Предположим. А что именно я, по-вашему, должен на этот раз переживать, пережевывать? Пьяница уже обдуман с разных сторон. Теперь очередь художника? Дескать, какой прекрасный закат, им нельзя отопиться, и яичницу, как известно, на нем не сделаешь, но тем не менее я, Никита, такой-сякой немазаный, начинаю понимать, что он необходим человеку, что без него хуже, чем с ним. Без закатов мы все были бы беднее. После разговора с художником у меня в печенке, нет, в селезенке-что-то сдвинулось, улучшилось!
Автор сердится, хотя и старается не показать этого. Кому же приятно, когда его пародируют, да еще довольно удачно? Да еще тот, кого ты создала из ничего, твоя ночная мысль, твоя чернильная строка...
А в т о р (сухо). Задание довольно несложное. Надеюсь, вы справитесь. Зерно размышлений - Муся, ваш визит к Мусе. (Оживляясь.) Вот вы у Муси чуть потеплели... стали ее лучше понимать, стали жалеть, а не судить, осуждать. Идет как бы процесс оттаивания...
Н и к и т а (резко). Чушь!
А в т о р. Во всяком случае, таков был замысел автора. Для того и введена вся сцена. А уж как это удалось автору, не ему судить. (Ехидно.) Но и не вам, герою. Судить читателю. Герой взят в движении, в период сдвигов, изменений, ломки...
Н и к и т а (с неожиданной горячностью). Я нисколько не изменился. Остался прежний. Такой, как был. (Упорно, ожесточенно.) Я не меняюсь. Нет, не изменился! Ну и что, что у Муси... Я все потом обдумал. Так, минутное. Блажь какая- то. И никакого продолжения не будет, я уверен. Никаких там сдвигов, сбросов. Не надейтесь.
А в т о р (наблюдает за Никитой с интересом). Ну, посмотрим, что будет. Не стоит заранее...
Герой встает. Я тоже встаю, чтобы проводить его по длинному коридору. Выходя из комнаты, он оглядывается на большое фото Таля.
- Да, потрясно сделано. Это вы сами снимали?
А в т о р. Нет. Мужу подарил товарищ.
Н и к и т а (теряя ко мне остатки интереса). До свидания. Пойду отлежу свое. Хотелось бы, конечно, посмотреть футбол, сегодня по телевизору «Спартак» с...
А в т о р. Ники-ита!Никита (машет рукой). Ладно. Будьте спокойны.Автор и герой вышли на площадку лестницы. Пахнет керосином и краской - у нас профилактический ремонт лифта.
По лестнице, запыхавшись, мотая из стороны в сторону тонкими длинными косицами, поднимается Ленка, дочь автора. Услышала мой голос. Кричит еще из-за поворота:
- Мам... Я забыла мячик... А девчонки во дворе играют в «брось-отдай»... И еще сделай мне кусок хлеба, черного, с джемом, скорее, джем - какой был за завтраком, а лучше два куска с собой, ну слышишь?
Она вваливается на площадку и на минуту останавливается - перевести дыхание.
- Уф... А что ты здесь стоишь одна? Для чего вышла на лестницу? За газетой?
ЧАСТЬ 3
КОМУ КАКИЕ СНЯТСЯ СНЫ
Добрый волшебник Иванов просыпается, как всегда, в семь часов утра. Делает зарядку для лиц пожилого возраста по книге «Гимнастика - всем», ставит варить пшенную кашу, которую, как известно, в отличие от манной, не надо помешивать, протирает пол влажной тряпкой на палке. Озабоченно стучит пальцем по стеклу старинного барометра (стрелка иной раз заедает). Открывает обитую медью наружную дверь своего дома (с обратной стороны на ней табличка «Д. В. Иванов») и выходит на крыльцо.
Город лежит внизу - в дымке дождя, как в целлофановом мешке. Дом Иванова, подвешенный за крюк к воздуху, болтается где-то над Волхонкой, хорошо виден стеклянный колпак Музея имени Пушкина и четкий круг открытого бассейна с пронзительно-голубой от хлорки водой, иссеченной дождем. За бассейном Москва-река. Полоса воды, сероватосеребристая, неяркая, перерезанная мостом, большой петлей легла до Лужников; если приглядеться, на ней тоже шероховатая дождевая рябь.
Дождь теплый, щедрый, обильный, сильные струи уходят вниз, как тросы, натянутые и поющие, зачаленные где-то на земле. Веет утренней свежестью.
По улицам внизу идут Ивановы. Ивановы в этот ранний час спешат на работу. Ивановы-бухгалтеры и Ивановы- искуествоведы, Ивановы-электрики и Ивановы-продавцы.
Добрый волшебник Иванов, кряхтя, достает из-за притолоки ключ и открывает объемистый деревянный почтовый ящик, похожий на скворечню. Просовывает руку внутрь и достает газеты, пачку газет. Закладывает их под мышку. После этого рука Иванова еще раз ныряет в глубину деревянной колоды, уходит чуть ли не по плечо - и появляются на свет письма.