Когда Никита вошел, Вадик, орудуя рейсшиной, кончал чертеж. Другие, уже готовые листы были разложены на подоконнике. На самой дальней кровати непробудно спал, уткнувшись в подушку, здоровенный парень в трусах и майке, возле него на полу лежала раскрытая тетрадь. Остальные обитатели отсутствовали. Комната была суровая, почти без украшений. Только в углу висела длинная полоса из листов ватмана, сплошь заклеенная обложками «Фильма», «Экрана», «Советского экрана»,- красотки, красотки с хорошо отработанными улыбками и мохнатыми ресницами; у одной в углу рта торчал приклеенный кем-то окурок. Да еще над кроватью Вадика была кнопками пришпилена мишень с черно-тбелыми расходящимися кругами, с рваными отверстиями от пу т1ь (он занимался стрельбой и особо выдающиеся результаты вывешивал для всеобщего обозрения).
- Приволок учебник? - обрадовался Вадик, увидев Никиту,- Ух ты, лапочка! Садись и сиди,- он сделал отстраняющий жест,- я скоро. В тумбочке семечки и колбаса. Жутко тороплюсь закончить.
Вадик, на два года старше Никиты, был короткий и широкий, очень плотный, без шеи, у него было тяжелое квадратное лицо, маловыразительное, неподвижное, глухое, как чугунная болванка, с нечистой, землистого цвета кожей и низким лбом, прикрытым темной, ровно подстриженной челкой. Передние два зуба наверху были металлические - дело давнее, то ли в драке выбили, то ли сам, еще пацаном, сдуру взял да поставил коронки на здоровые зубы, чтобы пошико- вать (распространяться о своем прошлом Вадик не любил). Он мог ходить всю зиму напролет в толстом свитере и без шапки - совсем не мерз. Когда такой парень просил в темном переулке прикурить, то от него шарахались. А между тем у Вадика была красивая душа, он был отличный товарищ, добрый, отзывчивый, был в сущности лирик и мечтатель. Но несправедливая природа выдала ему второпях лицо не из того мешка.
Детдомовец, круглый сирота, он повидал многое, перешагнул через многие пороги (основательно споткнувшись на некоторых из них), многому узнал цену и теперь твердо стремился к намеченной цели: стать настоящим инженером. Первым не задирался, сам не лез драться, но умел прекратить любую драку. С непроницаемым лицом, плотно захлопнув рот, похожий на ковш экскаватора, слушал всякие блатные байки и блатные песенки, которыми обычно особенно увлекаются чистенькие сынки интеллигентных родителей, никогда не уезжавшие из дому. Очень дорожил институтом, который достался ему поздно и недешево; вгрызался в знания, как шахтер с отбойным молотком в пласт угля, яростно, неистово. И жадничал, ревниво косился, все ли он сполна получает по этой части, нельзя ли еще что-то ухватить, не утаивают ли профессора и учебники чего-нибудь очень важного, спрятав это важное в примечания или мелкий шрифт.
Никита сел на кровать Вадика и стал приглядываться к разложенным листам. Эвольвентный профиль спирали. Какая-то примитивнейшая гаечка в трех проекциях. Все ясно. Это не для себя. Вадик за кого-то чертит.
Разобравнись, в чем дело, Никита спросил сердито:
- Ты опять? Ведь говорил, что накануне сессии не будешь. Зачем же...
Вадик засмеялся было и тут же опять захлопнул свой рот-ковш (за который его ребята дразнили «Фернанделем»), Рука его осторожно, нежно водила по чертежу хлебным мякишем, стирая наметку, чистя лист. Чертеж, еще в тонких линиях, был пока невыразительным, блеклым. Зато остальные, разложенные на подоконнике, уже законченные, выдавали сильную, точную руку мастера своего дела. Линии, проведенные карандашом, были яркими, густого ровного черного тона и издали казались выполненными в туши, сделанными рейсфедером.
Вадик кончил чистить и тогда сказал:
- А что? Стипендии железно не хватало. Надо же как-то...
Стипендии ему всегда не хватало. И не только потому, что она была невелика. Есть люди, у которых деньги не держатся, плывут между пальцев. Считать, рассчитывать им не дано. Плохой экономист и хороший товарищ, Вадик раздавал деньги направо и налево, легко, не задумываясь, делился последним. Вообще не понимал, как можно что-то не дать, если у тебя есть, а другому нужно. Есть трешка - надо отдать, а там видно будет.
- А в субботу, говорят, какие-то шведские носки купил, три пары,- строго сказал Никита. - К чему это?- Подвернулись,- Вадик зарделся.- Красивые. Они редко бывают, ну, как не взять? - И тут же от души предложил: - Хочешь, бери себе любую пару. Есть со стрелками.
У каждого свои слабости. Вадик имел слабость к тряпкам, как это иногда бывает с неказистыми, неприглядными парнями, не пользующимися успехом у девушек. Как-то Никита обронил афоризм: «Пижонство у мужчины - почти всегда следствие комплекса неполноценности». Эти жестокие слова были применимы и к Вадику. Он выискивал и покупал на трудно сколоченные гроши какие-то особенные куртки с бамбуковыми палочками вместо пуговиц, джинсы с клетчатыми отворотами, ярко-пестрые джемпера, полосатые вкось, которые выглядели на нем неуместно и особенно подчеркивали его тяжелую чугунную некрасивость.
Никиту, бережливого и точного в денежных вопросах, просто передергивало от манеры Вадика обращаться с деньгами. Да ну их к черту, эти шведские носки, лучше бы Вадик каждый день обедал. И потом это унизительно, противно - чертить за другого, батрачить за своего же брата студента.
- Лучше уж ходить в НИИ, где на тебе проверяли зрение. Или на холодильник грузить,- зашипел он в спину Вадику, который виртуозно затачивал карандаш.
Вадик хмыкнул.
- Это тоже от нас не уйдет. Все наше будет. Учиться еще не завтра кончаем,- Остро заточенным карандашом ТМ, попробовав острие на кончике пальца, он провел основную контурную линию - линию «в», которая, как известно, должна быть по ГОСТу шириной от 1 миллиметра до 0,8. Она у него получилась ровная на всем протяжении, с четкими, несмазанными краями.- Вот так! Ай, Вадик молодец, клево чертит. - Он посмотрел на огорченное лицо Никиты.- Да ты не расстраивайся, брось, не. стоит. Зато он будет какашка, а я инженер. Прямая выгода.
- Из вашего института, что ли?
- Из чужого. Племянник какого-то ответственного дяди,- Сейчас Ваднк, насвистывая, тянул пунктир - отрезок 4 миллиметра, пробел 1 миллиметр. Чисто, красиво, точно тянул,- Сунуть сунули, а в вузе ведь еще учиться нужно. Недоучли! Ну, засмейся, хватит собачиться.
Но брови Никиты, с пушистыми кисточками у переносицы, оставались по-прежнему нахмуренными.
- Эх, шел бы ты, Вадик, на вечерний. Никаких материальных проблем. И потом, работа на производстве как-никак много дает будущему специалисту. Каждый день чему-нибудь учит.
Это был старый, спор между ними.
- Мне нельзя,- отвечал Вадик,- Тебе можно. Мне серьезно надо знания взять. Я бескультурный, дикий. Мне теория нужна.
- Слушай, Вад...
Это был старый спор. Это был спор, который ничем не кончался. Одному было лучше так, а другому - по-другому.
- Порядок,- сказал Вадик, разгибаясь и с удовольствием оглядывая свою работу.- Теперь еще штамп... А вот и племянничек.
Племянничек был весь вытянутый, бледно-голубоватый, водянистый, с голубоватыми, тоже водянистыми глазами на узком лице и расхлябанными движениями. Все на нем свисало, опадало, руки расслабленно стекали вдоль тела, ноги заплетались, голова, как у целлулоидовой куклы, слабо держалась на растянувшейся резинке.