Ник теперь полностью освещен. С помощью монтировки ему удается приподнять верхнюю челюсть и просунуть обе руки под китовый ус. Одной рукой он берется за верх пасти, второй – за низ и начинает ее раздвигать.
Из темноты пасти исходит горячий смрад. Они же там задохнутся, думает Рут, испекутся насмерть.
– Бросай туда вещи.
– Что?
Рут отпускает губы и помогает Нику раздвигать челюсть.
– Залезай!
Он орет во все горло, силясь перекричать вой ветра. Лицо его лоснится от пота.
Она хочет сказать, что это безумие, но смотреть на него уже не может: свет слишком яркий.
Горячий ветер обжигает кожу, опаляет, словно огнем.
И она подчиняется.
Бросает во мрак пасти свои рюкзаки и заползает на мягкий влажный огромный язык животного. Кажется, что она лежит на горячем мокром матрасе. Запах чудовищный – одуряющая соленая гниль мусорной ямы. Над ней дугообразный свод пасти кита, в которой можно не только сидеть, но и стоять во весь рост.
Рут поворачивается к Нику.
Его губы шевелятся, но она его не слышит. Зажимает уши ладонями в тщетной попытке приглушить пронзительный свист.
Ник тоже заползает в пасть и изнутри опускает верхнюю челюсть, отгораживаясь от розового сияния. Их окутывает мрак.
Ее одежда пропитывается теплой влагой с языка кита.
В пасти жарко, нестерпимо жарко.
Они сварятся, думает Рут. Задохнутся, а потом сварятся.
Нужно выбраться отсюда. Глупая была идея.
А потом, в темноте, она чувствует, как Ник накрывает, придавливает ее своим телом, выжимая из ее легких воздух.
Она делает вдох, и ей кажется, что от вкуса, появившегося во рту, ее вот-вот стошнит.
Ник обхватывает ее руками и крепко держит. Его голова находится прямо над ее головой.
Невообразимо громкий шум. Ей кажется, что у нее вот-вот полопаются барабанные перепонки.
– Закрой глаза.
Его голос раздается прямо у ее уха. Он вынужден кричать, чтобы она услышала его сквозь сверхъестественно жуткое завывание.
Рут закрывает глаза, зажмуривается.
Вой внезапно стихает. Их обволакивают мрак, безмолвие, сырость.
Она чувствует на себе тяжесть крепкого теплого тела Ника.
Потом в мертвой тишине сквозь плотно стиснутые веки она видит его над собой. Его лоб, линию подбородка. А за ним, озаренные извне ослепительно белым светом, какого она еще не видела, вырисовываются кости кита, образующие арку над ними, – каркас из хребта и ребер над их сплетенными телами.
6
– Если вы еще и это все съедите, у вас не останется места для картошки!
Голос матери едва слышен в гвалте, заполняющем гостиную.
Работая на кухне, Рут тихо напевает себе под нос – мурлычет рождественские гимны со службы, которую они недавно смотрели по телевизору. Услышав шаги Энн, она умолкает. Даже стоя спиной к матери, Рут чувствует, как меняется атмосфера на кухне, когда та входит из холла. Энн на мгновение останавливается на пороге, а затем идет к раковине за спиной Рут и сгружает туда опустошенные детьми деревянные миски, в которых были чипсы.
– Ну и обжоры!
Это первые слова, прозвучавшие между ними за последние сутки. Расценив это как шаг к примирению, Рут поворачивается к матери.
– Значит, нам достанется больше жареного пастернака, раз они уже набили животы чипсами.
Вскинув брови, Энн подносит к губам хрустальный бокал с белым вином и делает большой глоток. Ее взгляд направлен мимо Рут на начищенную морковь, которую дочь нарезает ровненькими колечками и отправляет в пароварку.
– Ну вот, а я собиралась ее нашинковать.
Рут смотрит на разделочную доску на выложенной плиткой поверхности рабочего стола в маминой кухне. Осталось только две морковки.
– Прости. Я просто хотела помочь.
– Да.
Энн надевает рукавицы-прихватки, наклоняется и открывает духовку. По теплой кухне разносится аппетитный аромат запекающегося мяса.
– В самый раз.
Захлопнув духовку, она снимает со лба запотевшие очки и вытирает стекла о край передника. Затем включает газ на плите, кладет в пароварку остатки нарезанной моркови, проверяет, достаточно ли в кастрюле воды, и ставит овощи вариться.
– Пойду папе помогу. – Рут вытирает ладони о фартук и уже собирается выйти из кухни, когда Энн вскидывает руку, прося дочь задержаться.
Она прислоняется к столу.
– Рут, я не хочу ссориться с тобой, тем более в Рождество. – Энн осушает свой бокал.
– Я тоже, мама.
– Я просто хочу, чтобы ты поняла, почему мы с папой расстроены.
Протяжно вздохнув, Рут берет бутылку с вином и снова наполняет бокалы.