П. Бикнелла в наибольшей степени привлек просопографический аспект истории остракизма. Он в полной мере использовал ставшие известными данные острака для извлечения новых сведений о тех или иных афинянах, подвергавшихся угрозе десятилетнего изгнания или действительно ставших жертвой этой меры[239]. Полученный материал Бикнелл привлек для обоснования ряда интересных и оригинальных концепций, изложенных им в общих работах об афинской просопографии классической эпохи[240]. Отметим, впрочем, что у этого автора есть и такие предположения, которые кажутся нам весьма мало обоснованными, как, например, безоговорочное признание им историчности двух остракизмов Мегакла, сына Гиппократа, и Алкивиада Старшего[241].
Р. Девелин сосредоточился на ранней истории или, можно сказать, даже «предыстории» остракизма. В нескольких статьях он убедительно показал, что и до Клисфена могли существовать какие-то формы рассматриваемого института, отличавшиеся от классического остракизма особенностями применяемой процедуры; в частности, субъектом принятия решения мог выступать Совет, а не народное собрание, как впоследствии[242]. Рассматривал этот исследователь также отдельные остраконы с просопографической точки зрения[243], а также затрагивал вопросы, связанные с нарративной традицией об остракизме[244].
Г. Стэнтон изучал проблемы, порождаемые свидетельствами источников о введении остракизма Клисфеном. В частности, он попытался ответить на вопрос о конкретных причинах такого шага, о его непосредственном историческом контексте, и предложенный им ответ следует назвать в высшей степени удачным, во всяком случае, более удачным, чем всё, что предлагалось по этому поводу как ранее, так и позже[245]. По мнению Стэнтона, афинский реформатор первоначально направлял столь мощное оружие, как остракизм, не против Гиппарха, сына Харма (который вряд ли в 507 г. до н. э. мог представлять собой значительную угрозу демократии), а против гораздо более опасного врага — Исагора. Именно эту точку зрения с тех пор можно считать общепринятой в историографии. Занимался Стэнтон, как и очень многие его коллеги, также проблемами острака и надписей на них[246].
Не только ученые из англоязычных стран внесли значительный вклад в изучение остракизма. Так, немецкие антиковеды исследовали — что представляется вполне естественным — преимущественно острака с Керамика. Ф. Виллемсен, которому принадлежит честь наиболее крупных находок в этой сфере в 1960-х гг., опубликовал некоторые из них, по другим высказал ценные соображения, а также (совместно с Ш. Бренне) составил общий перечень имен на этих памятниках[247]. Что же касается самого Бренне, то и он уже опубликовал об острака и остракизме несколько интересных работ. В одной из них он свел воедино и разобрал все известные случаи рисунков-карикатур на остраконах (как с Керамика, так с Агоры)[248], а другая привлекает внимание важными мыслями об общем значении острака для исследования истории и процедуры остракизма, о пропагандистских приемах, применявшихся афинскими политиками в период остракофорий[249].
Неоднократно затрагивала тему остракизма видная современная французская исследовательница К. Моссе[250]. В особенной степени ее привлекала проблема прекращения функционирования этого института и замена его в IV в. до н. э. иными средствами борьбы группировок, прежде всего различными типами политических судебных процессов (исангелия, γραφή παρανόμων); в контексте решения этой проблемы она давала и общую характеристику остракизма. Мы специально останавливаемся на работах Моссе, поскольку ей, на наш взгляд, удалось наиболее глубоко и аргументированно определить место остракизма в политической системе афинской демократии и общественной жизни классических Афин. Моссе подчеркивает, что остракизм был необходим и возможен лишь на том этапе эволюции демократического полиса, когда доминирующую роль в нем еще играли представители аристократических семей, окруженные группами приверженцев-«клиентов». Эти-то аристократы и применяли остракизм как одно из главных орудий в борьбе друг с другом за контроль над Афинами. В IV в. (а фактически ситуация начала меняться уже со времени Пелопоннесской войны) общеполитическая ситуация была принципиально иной. Общество стало более эгалитарным, на смену аристократическим вождям пришли «новые политики», в большинстве своем незнатного происхождения, которые составили своеобразный «политический класс» (выражение, особенно любимое французской исследовательницей). Все это в своей совокупности и повело к концу остракизма. Подробнее концепция Моссе, здесь охарактеризованная лишь вкратце, будет рассматриваться нами ниже, в основной части работы.
242
245
247
249
250