После введения в научный обиход поздневизантийского фрагмента Vaticanus Graecus 1144, где говорится о том, что на каком-то раннем этапе истории остракизма он проводился не в народном собрании, а в Совете, вопрос о введении этой меры получил новый неожиданный нюанс. Появилась возможность говорить о том, что остракизм вводился, так сказать, в два этапа[259], но к какому времени относить первый из этих этапов, а к какому второй, — здесь как раз нет полной ясности. Наиболее распространенная точка зрения (выраженная, в частности, Н. Денджесом), согласно которой Клисфен учредил остракизм в Совете, а позже, скорее всего по инициативе Фемистокла, он был сделан прерогативой экклесии, кажется нам неприемлемой. Однако здесь, в рамках историографического раздела, вступать в дискуссию по этому поводу вряд ли уместно; наши контрдоводы также будут приведены в гл. II.
Еще одно направление изучения остракизма — скрупулезный анализ сообщений нарративной традиции, повествующих о нем, попытки разрешить противоречия между свидетельствами разных античных авторов. Особенно часто исследователи обращаются к рассмотрению информации, содержащейся у аттидографа Андротиона (К. Довер, М. Чемберс, К. Уолтерс, К. Кинцль) и Аристотеля (Р. Госсенс, Р. Сигер, Ч. Форнара, К. Кинцль, Д. Мусти)[260]. Это выглядит вполне оправданным, поскольку именно между этими двумя писателями существует, как мы видели, едва ли не наиболее серьезное расхождение (это касается времени введения остракизма, и потому работы данной проблематики тесно соприкасаются с теми, которые были отнесены нами в предыдущую группу). Лишь в единичных статьях, к сожалению, присутствует целостный взгляд на нарративную традицию об остракизме, на ее формирование (Р. Вернер, В. Розивач)[261].
Нам уже не в первый раз приходится повторять, что темы статей об остракизме становятся все более конкретными и узкими[262]. Так, весьма многочисленны исследования об обстоятельствах отдельных остракофорий, их датировке, контексте, историчности. Практически ни один случай применения закона об остракизме не был оставлен учеными без внимания. Рассматривались, в частности, первые афинские остракофории 480-х гг. до н. э., как в их совокупности (Б. Лейвелл)[263], так и те или иные из них по отдельности: остракизмы Мегакла, сына Гиппократа (Э. Кулассо Гастальди)[264], Ксантиппа (А. Вильхельм, Т. Фигейра)[265]. Из остракофорий более позднего времени предметом изучения становились остракизмы Фемистокла (К. Робинсон, Р. Фласельер, Р. Ленардон, Ф. Фрост, Дж. Кокуэлл, Дж. Бэрретт, Дж. О'Нейл, Э. Караван)[266], Кимона (Дж. Коул, Л. Пиччирилли)[267], Менона (Б. Элли)[268], Каллия, сына Дидимия (Т. Рапке, Л. Пиччирилли)[269], Фукидида, сына Мелесия (Э. Эндрюс, П. Кренц, К.-Й. Хелькескамп)[270]. Пожалуй, в наилучшей степени оказалась освещена в историографии последняя остракофория, в ходе которой из Афин был изгнан демагог Гипербол. Такой интерес к ней не удивителен, поскольку, во-первых, датировка ее дискуссионна, а во-вторых, рассмотрение этого события афинской истории неизбежно заставляет одновременно касаться вопроса о фактическом выходе остракизма из употребления, что было одной из главных вех в истории этого института. Остракизму Гипербола посвящены в западном антиковедении работы А. Вудхеда, Ф. Камона, А. Робарта, К. Фукуа, Г. Леманна, X. Хефтнера[271]. Одно из последних исследований по этому сюжету принадлежит П. Родсу[272], и эту статью мы не охарактеризовали бы иначе, как блестящую, — насколько квалифицированно трактованы в ней практически все существующие нюансы проблематики последней остракофории.
Имеется несколько работ по процедурным вопросам остракизма. Эта тема, как нам представляется, привлекает внимание антиковедов в меньшей степени, нежели она того заслуживает. В какой-то мере ученых можно понять: процедура остракизма достаточно детально освещена в нарративных источниках, и многие ее элементы не порождают каких-либо проблем или дискуссий. Впрочем, есть и спорные вопросы, на которых преимущественно и сосредоточиваются авторы имеющихся статей. В данной связи следует назвать, например, вопрос о введенных в 480 г. до н. э. в связи с досрочных возвращением на родину первых жертв остракизма[273] ограничениях на местопребывание лиц, которые в дальнейшем должны были подвергаться этой мере (различные трактовки этого ограничения см. в работах Т. Фигейры, Л. де Либеро[274]). Проблема кворума в связи с остракизмом (и, соответственно, пресловутый вопрос о числе 6000) рассмотрена в важной статье Ф. Готье, посвященной институту кворума в греческих демократиях[275]. Есть исследования и о более частных аспектах рассматриваемой процедуры (Р. Уичерли, Б. Лейвелл)[276].
259
По этой проблематике см. работы:
261
263
266
267
268
269
270
271
275
276