Но как раз в этот момент загремели подковы, и толпа шарахнулась в сторону.
Полковник выпрямился.
— Быстрее! — закричал он офицеру на лошади. — Туда! — Он показал в ту сторону, куда скрылась пролётка.
Офицер хлестнул лошадь, но тут неожиданно бойко вмешалась какая-то старушка:
— А напрасно, милые, напрасно. Зачем плутать? Все одно не догоните. А злодеи покружат, покружат да на Невский и выедут. Куда же им деваться? Вы их там и караульте.
Соня обмерла. Неужели послушают? Ведь именно так и поедет пролетка. Этот маршрут специально обсуждали. Он был прост и правилен. Так и решили, что жандармы поскачут скорее всего сначала к Садовой и Литейному, а затем к Александро-Невской лавре, на окраину и за город.
Жандармам и в голову не придет, что нападавшие свернут на Невский, смешаются с вереницей экипажей и преспокойно покатят на Васильевский. Ах, какая мерзкая старушонка! Ну кто ее мог предвидеть?
Офицер придержал лошадь, но полковник заорал еще громче:
— Вы кого будете слушать? Какой, к черту, Невский!
Пеший жандарм надвинулся на старуху, а та попятилась в толпу.
Соня поспешила к Невскому.
Со вчерашнего дня Александра с новой силой преследовало страшное видение.
Он шел, а затем, подобрав полы шинели, бежал к карете, а кто-то с дерзкой улыбкой стрелял в него из револьвера.
Ужасно было то, что он, царь, бежал. Бежал с позорным чувством страха, которое возникало где-то внутри живота и волной окатывало все существо. Бежал, смертельно боясь, что пуля вопьется в спину, в бок или в голову.
А тот, стоявший у решетки, хищно целился, и его пистолет изрыгал пламя и дым.
Александр никому не признался, какой ужас пережил он в те несколько секунд. Но наверняка его приближенные затаили в себе эту унизительную для царя картину.
Самое кошмарное было то, что стрелявший ничего не боялся. Он стоял у решетки сада, и никто к нему не посмел приблизиться, пока он не расстрелял всех своих патронов.
С тех пор Александр не любил гулять в Летнем саду. Его чугунная решетка вызывала в царе приливы злобы.
Негодяя казнили, но от него все равно никак было не отвязаться. Его образ преследовал Александра все эти годы.
Однако до вчерашнего дня все покрывала успокаивающая дымка. Вчера и она испарилась без следа. Значит, двенадцать лет ничего не принесли. Опять из-за дерева, из-за статуи мог выскочить призрак и с отвратительной улыбкой выстрелить из пистолета.
Царь с высоты второго этажа смотрел в парк и думал о том, что надо отложить поездку в Ораниенбаум. Китайский дворец, приготовленный к приему семьи, теперь был абсолютно непригоден для этой цели. Там окна на уровне земли, и не требуется большой фантазии, чтобы стрелять прямо из сада.
При одной мысли, что, сидя за обеденным столом, можно вдруг увидеть в окне чужое лицо, Александр содрогнулся.
Он дернул шнур — в комнате приглушенно звякнул колокольчик. На пороге вырос флигель-адъютант.
— Мы не поедем в Ораниенбаум. — Слова растворились в тишине зала. — Распорядитесь. Преступников поймали? — спросил Александр, предвидя ответ и заранее раздражаясь.
— Никак нет, ваше величество, — ответил флигель-адъютант, — есть телеграммы сочувствия: от его величества короля Пруссии, от его величества короля Швеции…
Флигель-адъютант держал в руке бумаги, готовый в любую секунду протянуть их Александру. Но Александр сделал нетерпеливый жест:
— Положите на стол в кабинете.
— Слушаюсь, ваше величество.
— Передайте в жандармское управление, что я ими недоволен. Вторые сутки преступники на свободе!
— Слушаюсь, ваше величество.
Флигель-адъютант с поклоном исчез за дверью.
В это время в жандармском управлении изучали два перехваченных на почте письма.
В одном из них кто-то, явно издеваясь, сообщал:
«Вас всех, конечно, интересует узнать что-нибудь из частных источников о злодейском убийстве благородного шефа жандармов… В первое время все точно оцепенело, просто не верили, до такой степени факт был неожиданный. Поразило не столько само преступление, сколько его отчаянная дерзость, заставлявшая предполагать либо невероятную смелость, либо страшную силу организации злодейской шайки. Конечно, в публике были склонны видеть скорее последнее. Ничего не предполагавшее общество вдруг почувствовало, что у него под ногами какая-то страшная подземная сила, стремящаяся все перевернуть. Впечатление было сходно с тем, какое было бы, если бы город узнал в одно прекрасное утро, что под него подведена подземная мина.
Паника в административных сферах, говорят, сильная.
Говорят, когда доложили государю, он побледнел, задрожал и выронил из рук бумагу, которую читал. Ужасно, ужасно! Куда мы идем!
…Слух о назначении 50 тысяч за голову преступника оправдывается… Слышно, что идет подписка между знатью, чтобы увеличить приз».
«Не худо бы, — подумал жандармский полковник, который в роковую минуту был рядом с Мезенцевым. — Не худо бы потрясти наших аристократов. Должны понимать, чем такие дела пахнут».
Полковник нервничал. Убийцы как в воду канули. Нашли только их таратайку и лошадь, брошенные на Васильевском.
Рядом с письмами лежало донесение одного агента:
«Для разыскания покушавшихся на жизнь шефа злоумышленников, полиция легко может проверить от прислуги лиц, имеющих собственных лошадей, не закладывали ли они 4 августа, рано утром, вороной хорошей лошади в линейку темно-синего цвета, и не был ли экипаж отпущен без кучера, так как личность, управляющая лошадью, как говорят, не похожа на простолюдина. Приметы ее: брюнет, с небольшими усами, лицо чистое, волосы курчавые».
«Идиот, — подумал полковник, — не разглядел как (следует даже цвета. Бричка была голубая, а не темно-синяя. Бричка! А не линейка. И сидел в ней не один, а двое. Эти негодяи не такие дурачки. Они крупно шли. На черта им нужна больше лошадь?»
Снова и снова полковник переживал случившееся.
Он теперь клял себя за то, что дал преступнику так просто уйти. Почему он не схватил этого молодца, когда тот бесцеремонно отстранил его со своего пути? Почему не бросился на него, когда увидел сверкнувшую в воздухе сталь? Почему не стрелял, когда тот повернулся к нему спиной?
Оцепенел от неожиданности, наглости? Да, оцепенел. Это полковник помнил хорошо. Но так же хорошо он помнил, что оцепенел не только от этого.
Когда преступник заколол шефа и выдернул свой клинок, у полковника мелькнуло, что следующий удар будет ему, и в эти секунды он был не в состоянии выхватить свой револьвер.
Повторись все снова, он знал бы, как себя вести. А сейчас надо ловить этих негодяев! И опять он словно связан по рукам и ногам. Где их искать? Кто они такие? Ничего не известно. Разве только два этих странных письма.
Очень подозрительные письма. К разным адресатам, но написаны одной рукой. Второе явно законспирировано:
«Все мы живы и здоровы, голубушка моя родная, — писал кто-то неразборчивым почерком, — и все обстоит у нас благополучно. Капитан недавно заболел, был на охоте, ранил двух волков, но сам простудился и захворал. В О. вообще свирепствует тиф и почти все болеют, но это не грозит нам здесь, потому что климатические условия очень различны, там, говорят, не привыкли беречь своего здоровья, и жизнь вообще очень небрежная, правила гигиены совсем не соблюдаются. Насчет же исхода болезни, надо думать, что он будет совсем не так гибелен для больных, как это предрешили доктора, — этому уже есть приметы, — оказывается, что доктора гораздо трусливее своих пациентов».
Ясно, что речь здесь шла о каких-то тайных действиях революционеров. Но шифрованный язык был пока полковнику непонятен. Кто такой капитан? Их главарь? А волки? Если здесь намек на убийство шефа, то почему волки только ранены?