Сергей прогонял Фанни на улицу, ей-то совсем было необязательно просиживать целые дни под раскаленной на солнце крышей. Но Фанни слушалась его плохо. Она тоже воспринимала всю эту южную благодать как малозначащую декорацию. Ей доставляло удовольствие сидеть рядом с ним, переписывать набело его невозможные рукописи и разговаривать, когда он отрывался от своих переводов или книги. Она вела их спартанское хозяйство и приходила в ужас от миланских цен.
Из Парижа прислали предисловие, которое согласился написать к «Подпольной России» Петр Лаврович Лавров.
Для Сергея это предисловие значило очень много. Его книга выходила за подписью никому еще не известного автора. Теоретик русского народничества, старый революционер Лавров пользовался европейским авторитетом. Он свидетельствовал, что рассказы Степняка — не выдумка, а слово очевидца. «Между именами самых энергетических деятелей на всех путях, которыми шло до сих пор русское революционное движение, — писал Лавров, — русские революционеры всегда упоминают имя того, кто выступил теперь пред европейскою публикою под псевдонимом „Степняк“. Я говорю: пред „европейскою“, а не только пред итальянскою, потому, что уверен, что интересные очерки людей и фактов, издаваемые в настоящую минуту „Степняком“ на итальянском языке, очень скоро найдут себе переводчиков на других западноевропейских языках.
Пора, наконец, чтобы пред глазами европейских читателей развернулась достоверная и живая картина этого движения…»
Квестор миланской полиции делал между словами значительные паузы и подолгу останавливал на редакторе неподвижный взгляд. Новичка это могло смутить, но Тревес общался с квестором много раз и знал его тяжелую манеру вести разговор. Впрочем, для легкой беседы полицейский никогда бы не пожаловал в редакцию газеты.
— Значит, познакомиться нельзя? — спрашивал квестор.
— Я вам объясняю, — терпеливо повторял Тревес, — автор присылает нам корреспонденции из Швейцарии.
— Так он в Швейцарии?
— Я уже говорил.
— В Женеве?
— На конвертах женевский штемпель.
— Можно полюбопытствовать?
— Извольте.
Тревес порылся в бумагах на столе и протянул полицейскому конверт.
— Да, да, — квестор со всех сторон оглядел конверт, — в самом деле. У вас обширная корреспонденция, сеньор Тревес. Обратный адрес не проставлен…
— Для нас это неважно.
— Понимаю… а как же гонорар?
— Мы высылаем до востребования.
— Понимаю, — кивал головой квестор, — не нравится мне все это.
— Что именно?
— Тайны, тайны, сеньор Тревес! Неужели вы не понимаете? Этот Степняк опасная птица.
— Мы знакомы заочно. Я всего лишь получаю корреспонденции и печатаю их в своей газете. Вы не отрицаете моего права печатать любой материал о других странах?
— Кто же его отрицает? — квестор надолго замолчал. — Италия имеет хорошие отношения с Россией.
— Моя газета не подчинена правительству, — с вызовом заявил Тревес.
— Все до поры до времени, — задумчиво проговорил квестор. — Прославление государственных преступников даже другой страны…
— Мне нет дела до политики, — перебил его Тревес.
— Зачем же печатаете эти очерки?
— Они интересны читателям. Я забочусь о коммерции. Вы не станете спорить, что очерки написаны блестяще?
— Вот это меня и беспокоит, — живее, чем прежде, откликнулся квестор, — они могут дурно повлиять на итальянцев.
— Преувеличиваете, — беззаботно возразил Тревес.
— А ваш автор не собирается в Италию?
— Мне ничего не известно.
— Если вы что-либо узнаете, не откажитесь сообщить. Я бы очень хотел познакомиться с ним лично.
— Не сомневайтесь, — горячо заверил Тревес, — если только он приедет в Милан, я тут же вас извещу.
Фонтана прекрасно понимал, что с миланской полицией шутки плохи. Тревес заверял, что все уладил. Возможно и так, но полиция будет рыскать и помимо редактора. Мало ли доброхотов на свете? Выследят и продадут. Тревес изобразил себя чуть ли не античным героем. Старая лиса. Ему, понятно, невыгодно раскрывать раньше времени карты — книга еще в печати, а вдруг запретят? Он ведь тогда крупный куш упустит. Ну и репутация — дело для него не последнее.
Фонтана поднялся к Степняку на чердак и остановился перед дверью. Степняк и его жена пели. Из-за тонкой двери стройно и чисто звучали их голоса. Фонтана никогда раньше не слыхал, как они поют, даже в голову не приходило, что они могут петь вдвоем, да еще так ладно. Он прислонился к стене и закрыл глаза.
Незнакомая, красивая мелодия уносила в далекие, печальные края. Они были где-то на берегу моря, и Фонтана чувствовал, что это море не так ласково и лазурно, как то, которое у берегов Италии. Где-то в серой, туманной дали плыла лодка, и парус ее то появлялся, то пропадал среди высоких волн. Два человека на берегу хотели что-то сказать тем, которые подняли парус, но их голоса относило ветром. Это было очень грустно, потому что парус уплывал все дальше, а двое на берегу оставались совсем одни.
Низкий голос Степняка вел мелодию, а высокий, звонкий голос жены трепетал рядом, словно солнечный лучик.
Они кончили петь, и за дверью стало тихо. Фонтана понял, что для его друзей песня не безделица, и вспомнил, как сам часто надолго уходил в себя после хорошей песни. Он даже заколебался — не удалиться ли, чтобы не спугнуть их настроение? Но дело, ради которого он пришел, было слишком серьезно, и он постучал.
Степняк сидел на полу возле окна и чинил женский башмак. Делал он это так уверенно, что Фонтана оторопел.
Его лицо рассмешило Сергея.
— Вам это в диковинку?
— Да нет, — совсем потерялся Фонтана, — вы, кажется, все умеете делать.
— Э, нет, — подхватил Сергей, — далеко не все. Если бы я так же крепко научился делать книги!
— Что бы тогда?
— Тогда я был бы самым счастливым человеком.
— Так вы им будете!
— Поэты любят преувеличивать, я это знаю. А вот прибить вам новую подметку я смогу, хотите? Знаете, сколько я экономлю на починке обуви? Спросите у Фанни. Она вам скажет, что я самый выгодный муж.
Он повторил последнюю фразу по-русски.
— Ты болтушка, — ласково сказала Фанни, — пригласи гостя сесть. По-моему, он чем-то озабочен.
— У вас что-нибудь случилось? — спросил Сергей.
— Так, разная безделица, — сказал Фонтана. — Мне в Милане ничего серьезного не грозит, разве что безденежье.
— Отчего же вы такой хмурый?
— Полиция интересуется автором «Подпольной России».
— Вот оно что.
— Квестор навестил Тревеса.
— Первая ласточка…
— Что же делать?
— Не вешать носа прежде всего.
— Вы все шутите.
— Не плакать же. Тревес что-нибудь сказал?
— Нет.
— Значит, есть время. Я ведь сам должен вычитать всю корректуру.
— Это вы успеете. Тревес и сам заинтересован в этом.
— Тогда все в порядке. Но из Милана придется уехать. Если зашевелилась полиция, мне тут долго не усидеть.
— Куда же вы поедете?
— Домой, на родину! Куда же еще, милый Фонтана? Вот только закончу с книгой.
Он читал корректурные листы, когда вошла Фанни и сказала:
— Дмитро арестован.
Из Женевы сообщили, что Яков Стефанович схвачен жандармами в Москве шестого февраля.
«Как долго идут письма, — подумал Сергей, — у нас скоро март, совсем тепло. А в Москве еще снег, дети катаются на санках… Как же так получилось? Случайность, ошибка, предательство? Да нет, может быть, совсем другое. Закономерность».