— Похоже на правду, — заметил Рогачев, — и складно получается.
— Я и думаю сказку написать, — обрадовался Сергей.
— Какую же сказку?
— О копейке.
— Вон что. Ну-ка, расскажи.
Димитрий забыл, что надо бы сбегать на речку выкупаться, стоял рядом с Сергеем, шевелил пальцами ног в траве. Дослушав, спросил:
— Ты ее долго писать будешь?
— Как получится.
— За неделю надо, — заявил Димитрий. — Как, по-твоему, Ярцеву можно доверять?
— Мы и так ему много доверили!
— Вот именно. Попробуем у него устроить типографию. Мы же давно прикидывали, где бы ее спрятать. А тут в доме хороший погреб, я смотрел. Ярцев по делам часто в Тверь ездит; мог бы спокойно возить литературу.
— Ты так думаешь? — сомневался Сергей.
— Бесспорно! Кончишь свою сказку, я подготовлю погреб. Напишем в Петербург, перевезут станок. Первая книжка — твоя сказка. Я сам буду набирать. Ну что, хорошая идея?
— Мою-то сказку не обязательно первой. И получится ли еще…
— Ишь ты, скромник. Не боги горшки обжигают. А теперь давай освобождай чурбак, размяться надо.
Димитрий поднял с земли топор, поставил на чурбак полено, поплевал на ладони:
— Мы все могем, только не могем в часах топором размахнуться!
Вскинул топор над головой и с треском раскроил березовое полено.
Через три дня учитель благословил своих учеников.
— Одежонку вам подходящую справить надо, — посоветовал Петр напоследок, — эту скиньте.
Армяки, лапти достал Ярцев, а еще через пару дней из деревни Андрюшино по проселочной дороге вышли на приволье два мужика, с пилами, завернутыми в рогожу, с топорами за спиной, заткнутыми за веревочные пояса.
Мужики были молодые, шли ходко, а как зашли в первый по дороге перелесок, лихо запели:
В деревню Петровку они вошли тихо, как и положено мужикам-работягам, выбрали избу с крепким плетнем да тесовой кровлей и постучали.
Как следует поторговавшись с хозяином, они стали к нему на работу, и до самого вечера во дворе раздавались взвизги пилы и хряск топора.
Вечером работники отправились на посиделки.
Ничего необычного в этом тоже не было: ребята они были молодые и, видать по всему, неженатые. Один из них здорово плясал. Никто из деревенских плясунов не мог с ним потягаться. Но все обошлось аккуратно, пришлые парни знали этикет, и ни один из них не набивался в провожатые к местным красавицам.
На второй день они работали у зажиточного мужика Василия Козлова. Отработав, на посиделки не пошли, а завернули к другому крестьянину, Макару Власову, мужику небогатому. Как они с ним сговорились, никто в деревне не знал, да это никого и не занимало.
Макар был известный всей деревне книгочей, не пропускал ни одного коробейника, и последний нужный в хозяйстве грош мог пустить на какую-нибудь картинку или книжку. За это в деревне над ним посмеивались, но за грамоту и за то, что с самим волостным писарем мог вступить в пререкания, уважали. Короче говоря, вечером у Макара в избе собралась компания: человек десять деревенских и пришлые.
Тут вот местные мужики и подивились. Никогда раньше таких разговоров они не слышали — про то, что в России вся жизнь скоро переменится, не будет в ней ни чиновников, ни помещиков, ни самого царя…
Под конец большеголовый парень вытащил из мешка тетрадочку и стал читать забавную сказку про копейку — и все в той сказке было по правде: и как мужик потом-кровью добывал себе эту копейку, и как тут же ее лишался.
И поп, и помещик, и становой были как живые. А когда парень веселым голосом читал про то, как становой спасался от мужика, свалился с лошади, лежал, помирая со страху, а собаки подбежали к нему, подняли лапки и обошлись по-своему, а становому почуялось, будто он кровью истекает, — такой хохот сотряс воздух Макаровой избы, что она, казалось, вот-вот разлетится по бревнышкам.
Так и пошла одна деревня за другой — где получше, где похуже, но всюду была работа, всюду, хотя порой и настороженно, их слушали.
До поздней осени ходили друзья по деревням, и Сергей даже задумал и начал сочинять еще одну сказку.
В конце ноября завернули в большое село Алферово.
Вечером, когда Димитрий и Сергей располагались на ночлег, в избе объявился волостной старшина, крепкий мужик в суконном кафтане, деревенский староста, тоже представительный и немолодой, и мужчина помоложе, на вид полудеревенский, полугородской, как потом выяснилось — волостной писарь.
Старшина перекрестился на иконы, густо поздоровался с хозяевами, сел на лавку и без обиняков спросил:
— Вы, стало быть, народ смущаете?
Сергей с Димитрием переглянулись, ничего не ответили, но смотрели так, что всем своим обликом выражали почтение начальству.
— Книжки читаете, — сказал староста.
— Мы по дровяной части, — с оттенком недоумения подал голос Димитрий.
— А вид у вас есть?
Показать бумаги, выданные в столичном полицейском участке отставным поручикам артиллерии, а ныне петербургским студентам, значило враз провалиться. Но и выкручиваться тоже было надо.
Впервые Сергей пожалел о том, что не запаслись фальшивыми паспортами. Такой паспорт — это уже обман, а обман им претил.
«Как все это условно, — сердился на себя Сергей, не торопясь отвечать старшине. — Нарядились же мы мужиками. Надо уж было рисковать до конца. Хотя, что бы это дало? Все равно притянули бы к ответу. Такой вот дядя за здорово живешь не отпустит. Ни дать ни взять сам Саваоф при исполнении служебных обязанностей да при двух архангелах».
Такое сравнение рассмешило Сергея, и он с подкупающей улыбкой развел руками:
— Тамбовские мы, Моршанского уезда, Витьевской волости. Я Сергей Грибов, а напарник мой — Митрий Рыбачев. Из одной деревни мы, шабры.
— Документ у тебя спрашивают, — ткнул его без церемонии писарь.
— Не выправили мы, — поклонился старшине Димитрий, — не успели. Такой грех вышел.
— За грех отвечать надо, — заметил староста.
— Это точно, — вздохнул Сергей.
— Собирайтесь, нечего растабарывать, — приказал старшина.
— Куда? — все еще прикидывался простачком Димитрий.
— На съезжую. Там разберемся.
Можно было, понятно, отпихнуть и старшину, и старосту (про писца и говорить нечего) — а за дверью темная осень и лес, но Сергей с Димитрием, не сговариваясь, подчинились приказу. Сейчас побег повредил бы им во мнении мужиков. Пошел бы слух, что пропагандисты — злоумышленники, раз при первой встрече с начальством дали деру. Надо было вести себя достойно: сегодня же всей деревне станет известно об аресте, и сам арест обернется в их пользу.
Их заперли сначала в этой же деревне, в Алферово, в поповской бане, поставив на ночь стражу из местных бородачей. А на следующий день под лапотным же конвоем (но при старшине и старосте) препроводили в соседнюю деревню, где была съезжая изба, специально выстроенная для провинившихся мужиков.
Последним этапом мог быть только стан, полицейские власти и каталажка посерьезней. Там, не сомневались арестанты, с ними поступят круче и в конце концов дознаются, кто они такие.
Димитрий потряс решетку и усмехнулся:
— Один рывок — и гуляй.
— Ты уж не трогай до поры, — попросил Сергей, — сиди тихо.
— Тут и уснуть недолго, — проворчал Димитрий, растягиваясь в углу на охапке сена. — Помнишь нашу кутузку?
Да, здешняя изба не шла ни в какое сравнение с гауптвахтой, на которую сажали юнкеров. Там были деревянные нары, а здесь мужики натаскали сена и можно было в самом деле неплохо отоспаться за ночь.