Мой сын Марк готовился к экзаменам в своей комнате и стал свидетелем той катастрофы. Он был первым, кто оказался на месте крушения, но ничего не смог сделать среди пожара. Он видел, как огонь охватывает кабину, кремируя всех, кто находится внутри. Естественно, в семнадцать лет он был не таким, как его лоботомированный отец, и это мрачное зрелище потрясло его, как любого нормального человека. В результате ему пришлось принимать лекарства от посттравматического стресса, которые негативно сказались на памяти и когнитивных способностях в то важное для него время. Из-за низкой отметки по биологии ему не удалось поступить в выбранный им университет. Я очень расстроился тогда и до сих пор расстраиваюсь.
Однажды, когда мы дошли до этого священного места, Монти увидел силуэт оленя на фоне вечернего неба примерно в ста метрах вверх по дороге. Лучи вечернего солнца пробивались сквозь деревья, освещая вянущие колокольчики, склонившие головы в конце своего сезона. Был ли тот величественный олень на самом деле Богом, взиравшим на меня, окруженного душами, которые я освободил за время своей карьеры?
Одна пациентка рассказала, что спокойно парила под потолком и наблюдала, как я кулаком массирую ее сердце во вскрытой груди, она точно воспроизвела мои слова, которые я произнес в тот момент.
Признаться, я всегда был одиночкой. Страдая от бессонницы, я вставал ни свет ни заря и делал глупые записи, которые потом никогда не использовал. Я изобретал операции, которые никто бы не стал делать. Скучал ли я по хирургии? Удивительно, но совсем нет. Сорока лет мне хватило. Однако для меня всегда оставалось большой загадкой, как мне удалось столь многого достичь, учитывая мое скромное детство на окраине северного городка. Возможно, меня подтолкнул страх остаться безвестным. Мне хотелось быть другим, и у меня было большое стремление пойти против системы и преодолеть свое прошлое.
Хотя на протяжении всей своей карьеры я писал учебники и научные статьи для других хирургов, я много лет размышлял, допустимо ли издать книгу о собственных профессиональных сражениях для широкой аудитории. Как ни странно, именно пациенты и родственники умерших больных убеждали меня сделать это. Многим из них очень хотелось, чтобы их истории рассказали. Лично мне история современной хирургии всегда казалась невероятно увлекательной. Будучи практикантом в Великобритании и США, я познакомился с множеством пионеров, которые делились со мной своими победами и поражениями и убеждали меня стараться менять ситуацию, а не сидеть в тени, желая избежать конфликта. Я определенно навлек беду на свою голову с самого начала.
Государственная политика по разглашению в прессе уровня смертности пациентов каждого хирурга стала еще одним фактором, побудившим меня написать книгу для широкого круга читателей. Какова жизнь по другую сторону забора? Отличается ли жизнь хирурга от жизни статистика, политика или журналиста? Адвокат и специалист по медицинской этике Дэниел Сокол написал в «Британском медицинском журнале»: «У публики есть аппетит к личной жизни и мыслям врачей. Врачи демистифицируют профессию, представители которой раньше считались наделенными магическими силами». Возможно, некоторые из нас до сих пор обладают магическими силами. Мало что может быть более интригующим, чем пускать электричество в голову пациента через металлический штепсельный разъем, который устанавливается ему в череп, как пациенту доктора Франкенштейна, или поддерживать кровообращение внутри организма при отсутствии сердцебиения. Такие инновации можно истолковать как колдовство, но я сам применял их в тех страшных случаях, когда сердце пациента отказывало. Далее Сокол написал, что у врачей есть привычка демонстрировать «не точеный силуэт Аполлона… А покрытое бородавками тело мистера Бернса, персонажа “Симпсонов”». Но Бернс был богатым владельцем фабрики, в то время как я являюсь чувствительным интеллектуалом, как отец Барта Симпсона – Гомер.
Многие из моих пациентов и родственников умерших больных хотели, чтобы их истории были рассказаны широкому кругу читателей, поэтому просили меня написать книгу.
Как часто случается, у французов есть подходящее выражение: se mettre à nu, то есть раздеваться догола. Именно это я и решил сделать, хотя подобное зрелище было бы гораздо более интересным в мои молодые годы. Мне кажется, людям радостно осознавать, что их хирург – даже тот, кто оперирует сердце или мозг, – тоже является человеком, подверженным тем же эмоциям, что и все остальные. Однако из-за одного неприятного спортивного происшествия я на какое-то время утратил некоторые чувства, характерные для большинства людей, что оказалось неожиданным, но эффективным стимулом для моей карьеры – жизни «на острие скальпеля».