Сигизмунд Герберштейн писал, что, поднимаясь по Пезе на северо-восток после трехнедельного пути, встретишь реку. Оттуда «пять верст волокут суда (в два озера) и открываются две дороги. Одна из них, с левой стороны, ведет в реку Рубиху (Rubicho), по которой можно добраться в реку Чирку (Czircho). Другие волокут суда иной дорогой, более короткой: из озера прямо в Чирку; из нее, если не задержит погода, через три недели попадешь к устью реки Цильмы (Czilme, Cilma), впадающей в большую реку Печору…».[2] Описание этого пути дано также в «Книге Большому Чертежу» — географическом описании карт XV — начала XVI веков, составленном в конце XVI века.
И хотя с открытием новых, более легких маршрутов на Печору и в Сибирь этот путь потерял былое значение, для жителей Печорского края в летнее время до конца XIX века он оставался основной дорогой на Архангельск, пока не был построен Печорский тракт — прямая дорога от Койнаса на Мезени до Усть-Цильмы на Печоре.
Обслуживание пути через Пезский волок было возложено на мезенских и усть-цилемских крестьян в качестве «подводной повинности», которую они несли «деньгами и натурою».
В одном из документов 1623 года предписывалось: «А случитца ехати через тот волок в Пустоозеро воеводам и стрельцам, или каким нибудет служилым людям… и тех воевод и ратных людей через тот волок возити всеи Мезенские волости крестьяном на своих сошных подводах».
Крестьяне Усть-Цилемской слободы в своем наказе в законодательную комиссию во времена Екатерины II, жалуясь на тяготы, которые они несут по обслуживанию этого пути, указывали на трудности пути по Пезе «против воды», когда идти приходилось не только на гребях, но и бечевой, а то и лазом, толкаясь против течения шестами.[3]
Но самым трудным на этом пути было преодоление 15-верстного Пезского волока, о чем свидетельствуют все путешественники, побывавшие на нем. Первый из них — член Петербургской Академии наук ботаник Александр Иванович Шренк, который проезжал через Пезский волок летом 1837 года, направляясь из Мезени в Пустозерск. В своей книге «Путешествие к северо-востоку европейской России через тундры самоедов к северным Уральским горам», изданной в Санкт-Петербурге в 1855 году, он дает подробное описание пути через этот волок.
На высоком правом берегу Рочуги, притока Пезы, у начала Пезского волока стояли избы для временного проживания ямщиков. Они были обязаны держать здесь восемь лошадей для перевозки путешественников и их лодок через волок. Работы эти выполнялись по договору с общиною Койнасской волости.
Она находилось на реке Мезени почти около впадения в нее Пижмы; «хотя волость эта значительно отдалена отсюда, однако к ней приписана большая часть селений, расположенных вдоль Пезы, ровно как и Пезский волок».
Лодки и груз на берег Рочуги к началу волока поднимали с помощью специально установленных воротов. Каждую лодку по волоку тащили четыре лошади. Их впрягали гусем, одну за другой, так как узкая дорога не позволяла использовать другую упряжь. Груз через волок перевозили на специально устроенных санях. В каждые впрягали по одной лошади.
Наиболее трудным было преодоление болот, в которых лошади «безпрепядственно вязли» и люди всякий раз общими усилиями вытаскивали их.
Волоковые озера, расположенные на половине волокового пути, были соединены между собой виской. Их общая протяженность составляла около двух верст. Озера преодолевали на лодках, а лошадей переводили по берегу.
Самым трудным было преодоление второй половины волока, от Волоковых озер к Чирке. Эта половина, как пишет Александр Иванович Шренк, «самая несносная», так как на протяжении двух верст проходила по топкому болоту, где даже не было кустарника, корни которого могли бы несколько укрепить почву. На болоте лошади вязли «по самую грудь». Поэтому, как замечает Шренк, еще очень недавно ездили по Рубихе на маленьких лодках, чтобы из озер попасть к Чирке, причем затруднительная дорога сухим путем сокращалась наполовину, а самая непроходимая ее часть оставалась совершенно в стороне. Ручей этот был так назван потому, что лодочники, жившие по берегам Рочуги, всякий раз вырубали ивовые кустарники, окаймлявшие ручей. Делалось это для углубления фарватера. «Но вот уже несколько лет, как вырубка кустарника прекратилась, и ручей в течение этого времени до того оброс, что нет никакой возможности ехать по нему».[4]
4