В июле Пахтусов и Циволька от зимовья пошли вдоль западного берега, надеясь обогнуть Новую Землю с севера и пройти в Карское море. Но у островов Берха и Вильгельма (группа Горбовых островов) карбас был раздавлен льдами. Пахтусов едва успел спасти людей и захватить только инструменты, журналы и карты; бывшая же в карбасе морская провизия, за исключением малой части, потонула вместе с другими вещами.[160] Спасенное имущество погрузили в две лодки, снятые с карбаса, и по льду поволокли к берегу, который находился не более чем в одной версте от места крушения.
Но, чтобы добраться до него, потребовалось несколько часов. Они все насквозь промокли и до крайности устали. Разведя огонь и «устроя палатки из спасенных парусов, обратились опять к перетаске» оставленной на прибрежном льду провизии и бочки со смолою. Последняя им была нужна для исправления лодок, поврежденных от перетаски по ледяным торосам, но льдина, на которой все это находилось, ушла в море.
Таким образом, «экипаж лишился значительной части своих вещей».[161] Через десять дней их нашел сумский помор-промышленник Афанасий Еремин. Вскоре сюда же подошел на своем судне и промышленник Иван Гвоздарев. Участникам экспедиции они помогли вернуться в зимовье, от которого те находились на расстоянии трехсот пятидесяти верст.
7 сентября Пахтусов вышел на шхуне в море и взял курс на Архангельск. Циволька же с оставшимися четырьмя матросами на лодье Еремина отправился в Сумский Посад.
После путешествия, продолжавшегося 440 дней, 7 октября 1835 года Пахтусов благополучно прибыл в Соломбалу, а вскоре сюда же берегом из Сумского Посада вместе с командой приехал Циволька.
В Архангельске Петр Кузьмич опасно заболел нервной горячкой. Его могучий организм, подорванный двумя зимовками в Арктике и лишениями, которым он подвергался во время плаваний на Новую Землю, не смог справиться с тяжелой болезнью. 7 ноября 1835 года Пахтусов скончался. Похоронен Петр Кузьмич в Архангельске на Соломбальском кладбище.
Среди русских мореплавателей-исследователей Арктики Петр Кузьмич Пахтусов занимает особое место. Работы, выполненные им на Новой Земле, превзошли все исследования предшественников. Велика также его роль в исследованиях, проведенных на Печоре и на побережье Баренцева и Белого морей. Карты и гидрографические заметки, составленные Пахтусовым, служили мореплавателям более столетия.
В 1886 году в Кронштадте, где Пахтусов родился и где в 1820 году окончил штурманское училище, ему был поставлен памятник.
Грузинский князь
Грузинский князь Евсевий Осипович Палавандов, будучи лесничим 15-го Мезенского лесничества, охватывавшего всю территорию огромного Печорского края, прожил здесь безвыездно более двадцати лет. А история о том, как он оказался в Печорском крае, такова.
В 1831 году за участие в заговоре грузинских князей Евсевий Осипович был выслан рядовым в штрафной батальон в Финляндию, там дослужился до прапорщика, а позднее из Архангельска, с последнего места службы его направили лесничим 15-го Мезенского лесничества в Печорский край, где он постоянно проживал в Усть-Цильме.
В январе 1857 года Палавандов повстречался на Печоре с писателем-этнографом Сергеем Васильевичем Максимовым и рассказал ему о встрече на Кавказе с Александром Сергеевичем Пушкиным.
В мае 1829 года, во время поездки по Кавказу, поэт заезжал в Тифлис к своему другу генерал-майору Николаю Николаевичу Раевскому. В честь приезда Пушкина был устроен бал. В числе молодых людей из самых родовитых фамилий Палавандов прислуживал на нем в качестве пажа.
Евсевий Осипович вспоминал, что на пиру Пушкин был в центре внимания, шутил и его шутки повторялись всеми. Поэт любил бывать на армянском базаре, балагурить: то ходил обнявшись с татарином, то лихо, не уступая в ловкости мальчишкам-разносчикам, переносил стопки чуреков. На Эриванской площади Александр Сергеевич появлялся в шинели, покупал груши, яблоки и тут же в открытую их съедал, не стесняясь никого.
Пушкин пробыл в Тифлисе всего лишь неделю, а заставил говорить о себе не один год.[162]
Надо полагать, что своими воспоминаниями князь весьма охотно делился с жителями Печорского края, в том числе с крестьянами, среди которых он пользовался большим авторитетом. Местные жители всецело доверяли Палавандову. Они во всех своих нуждах обращались к нему за советом и, даже минуя власти местного управления, шли к нему на суд со своими распрями и тяжбами, которые он разрешал всегда столь благоразумно, что обе спорящие стороны оставались довольными. Крестьяне называли его: «наш князь».
162