Митрополиту Павлу не удалось переубедить мятежника. Через пять дней Аввакум вновь был взят под стражу и отвезен в Пафнутьев монастырь{16} близ города Боровска.
Там в «темной полатке» он, посаженный на цепь, провел 10 недель. Все это время игумен монастыря Парфентий мучил его, «переменяя чепи». Приезжали уговаривать Аввакума различные светские и духовные лица, но все их усилия оказались тщетными.
12 мая 1666 года по приказу митрополита Павла протопопа срочно перевезли в Москву. На следующий день в Крестовой палате Патриаршего двора Аввакум предстал перед Собором. Митрополит Крутицкий Павел и архиепископ Рязанский Иларион{17} снова пытались уговорить мятежника, но тот оставался непреклонным. Споры были бурными, Аввакум вел себя дерзко. Так же смело выступил перед Собором один из видных деятелей старообрядчества дьякон Федор Иванов.
В тот же день в Успенском соборе Кремля они были расстрижены и отлучены от Церкви. Аввакум вспоминал: «… ввели меня в крестовую, и стязався власти со мною много. Потом ввели в соборную церковь, по „Херувимской“, в обедню, стригли и проклинали меня, а я сопротиво их, врагов Божиих, проклинал. После меня в ту же обедню и дьякона Федора стригли и проклинали, — мятежно сильно в обедню ту было!»[199]
Окончательное решение судьбы протопопа Аввакума и дьякона Федора Собор отложил до приезда восточных патриархов, а расстриженных сковали цепями и посадили за решетку на Патриаршем дворе.
Духовная казнь Аввакума вызвала большое возмущение в Москве. Власти, опасаясь волнений, 15 мая, в полночь, тайно вывезли его вместе с дьяконом Федором, под усиленной охраной стрельцов, в Никольский монастырь{18} на Угреше. Везли их, как вспоминал дьякон Федор, окружным путем по берегу реки Москвы да по болотам, чтобы никто из знакомых не увидал, куда их посадят.[200]
В монастыре Аввакума поместили в «полатку студеную» над ледником и продержали там под охраной стрельцов семнадцать недель. Но и в этих условиях Аввакум, пользуясь сочувствием охранявших его стрельцов, установил связь с единомышленниками на воле и сумел даже отправить письмо своей семье на Мезень.
Узнав о месте заточения Аввакума, к нему потянулись многочисленные поклонники. Под видом богомольцев они проникали на монастырский двор и беседовали с сидящим в темнице Аввакумом через окно. Дети протопопа Иван и Прокопий также приезжали сюда, разговаривали с отцом, пытались проникнуть к нему в темницу, но безуспешно.
7 июля 1666 года при очередной попытке проникнуть к отцу Иван и Прокопий были задержаны и после допроса отправлены в Покровский монастырь с приказанием держать их в монастырских трудах под надзором.
Но уже через три недели они подали прошение об освобождении «для всемирныя радости рождения благовернаго» царевича Ивана Алексеевича (родился 27 августа 1666 года. — Н. О.). 4 сентября их отпустили на поруки. Все это не прошло бесследно для Аввакума и вызвало новую перемену в его судьбе. 3 сентября под конвоем стрельцов неистового протопопа снова отправили в Пафнутьев монастырь. На этот раз игумену монастыря Парфентию было приказано «посадить Аввакума в тюрьму и… беречь накрепко» с великим опасением, чтоб он ис тюрьмы не убежал и «дурна никакова б над собою не учинил, и чернил и бумаги ему не давать, и никого к нему пускати не велеть, а корму давать как и прочим колодником».[201]
Аввакума заключили в темницу, и там, скованного цепями, держали почти год. В то же время власти не прекращали своих попыток заставить строптивца раскаяться «в противности Церкви». Сторонники и единомышленники Аввакума находили и здесь возможность повидаться, поговорить с протопопом.
Приезжал к нему тайно верный ученик и друг семьи юродивый Федор вместе с сыновьями Аввакума Иваном и Прокопием. Навещала протопопа и боярыня Морозова, которая все это время оказывала ему и его товарищам помощь. Приходила она к Аввакуму, как правило, вместе со своей сестрой, княгиней Евдокией Урусовой, и приводила с собой иных близких людей.
Вспоминая об этих многочисленных встречах, Аввакум писал: «… притече во юзилище ко мне, и по многим временам беседовахом. И иных с собою привождаше, утвержая на подвиги. И всех их исповедал во юзилище: ея и Евдокею, и Иванушка, и Анну, и Неонилу, и Федора,{19} и святаго комкания сподобил их. Она же в пять недель мало не всегда жила у меня, словом Божиим укрепляяся. Иногда и обедали с Евдокеею со мною во юзилище, утешая меня, яко изверга».[202]