Исая Салтыкова сожгли на костре. Старца Иона казанца рассекли напятеро в Кольском остроге. В Колмогорах сожгли Ивана-юродивого, в Боровске казнили священника Полиекта и с ним четырнадцать человек. В Казани сожгли тридцать человек, в Киеве — стрельца Илариона.
В послании «горемыкам миленьким» протопоп сокрушался: «А здесь Киприяну голову отсекли». Киприян Нагой был одним из его преданных учеников. Его знал царь, и Нагой бывал у государя во дворце. Во время первой ссылки Аввакума в Пустозерск в 1664 году именно Киприян доставил из Холмогор в Москву челобитную Аввакума и вручил ее лично царю. Молил он государя о восстановлении древлего благочестия, обличал на улицах и торжищах Никоновы новины. За такую дерзость был сослан в Пустозерский острог. Там его долго пытали, требовали отречься от старой веры. Но он не отступил. И 7 июля 1675 года за приверженность проповеди старообрядчества в селении Ижма ему отсекли голову.
Скорбя по погибшим за веру православную, Аввакум обращался к духовным братьям и сестрам, ревнителям старой веры: «Стойте в вере Христа, спасителя нашего, не ослабевайте душями своими».[247]
Он выступал против зверских, инквизиторских действий господствующей Церкви: «Чудо, как то в познание не хотят приити: огнем да кнутом, да виселицею хотят веру утвердить! Которые то апостоли научили так? — не знаю. Мой Христос не приказал нашим апостолом так учить…»[248]
«Метал свитки богохульныя…»
Окончательно разуверившись в царе и в действенности своих посланий к нему, Аввакум выступил с резкой критикой и прямой угрозой в его адрес: «… надобно царя тово Алексея Михайловича постричь беднова, да пускай поплачет хотя небольшое время. Накудесил много горюн, в жизни сей, яко козел скача по холмам, ветер гоня…»[249]
В последней челобитной царю протопоп пророчески предостерегал его: «Здесь ты нам праведнаго суда со отступниками не дал, и ты тамо отвещати будеши сам всем нам…»
В январе 1676 года царь Алексей Михайлович умер, и на царский престол вступил его сын Федор. Новый самодержец, воспитанный Симеоном Полоцким в западном духе, не испытывал чувства жалости к вождям старообрядчества, что не замедлило сказаться на положении пустозерских узников. Да и сами они сему способствовали.
Узнав о смерти Алексея Михайловича и воцарении его сына, Аввакум направил молодому государю дерзкое послание. В нем он объявил покойного Алексея Михайловича грешником, оказавшимся после смерти в аду: «Бог судит между мною и царем Алексеем. В муках он сидит, слышал я от Спаса; то ему за свою правду».
Протопоп высказал и свое заветное желание расправиться с ненавистными ему никонианами: «А что, государь-царь, как бы ты мне дал волю, я бы их, что Илия пророк, всех перепластал во един час. Не осквернил бы рук своих, но и освятил, чаю… Перво бы Никона, собаку, и рассекли начетверо, а потом бы и никониян».[250]
В ответ на это послание 7 сентября 1676 года последовал царский указ о переводе Аввакума «с товарищи» из Пустозерского острога в тюрьмы Спасо-Каменного и Кожеозерского монастырей, отличавшиеся особой строгостью режима. Первый находился в Архангельском крае, второй — на озере Кубенском, в сорока пяти верстах западнее Вологды.
Однако по неизвестным причинам этот перевод не состоялся. Оставив узников в Пустозерске, власть ужесточила условия их содержания. Караульным (московским стрельцам) под страхом смертной казни приказано было ныне и впредь узников стеречь накрепко, чтобы они не убежали, и никого к ним не пропускать, и «говорить ни с кем, и чернил и бумаги» не давать.
Сотнику повелели смотреть за стрельцами «накрепко, чтобы никакого дурна не учинили», да и самому воеводе вменялось досматривать тех колодников «все дни».[251]
Эти меры поддержала официальная Церковь. Так, в 1679 году патриархом Иоакимом{27} объявлена «Присяга хотящим взысти на степень священства». В ней Аввакум и его соузники и все их верные последователи предавались проклятию, «и кто их почитает страдальцами, и мучениками святые церкви и не проклинает их, да будет проклят и предан анафеме».[252]
(Доктор филологических наук Владимир Иванович Малышев по стилю изложения подвергал сомнению подлинность этой «Присяги» и был склонен считать, что она, возможно, является поздней подделкой старообрядцев).
Несмотря на строгость режима, связь с волей узники не утратили. Доставать бумагу стало затруднительно, поэтому приходилось писать на бересте.
251