Взявшись за руки, раскачиваясь и спотыкаясь, я и Мэри, словно пьяные, брели вперед, пересекая палубу и направлясь к квадратному пятну света, отбрасываемого на палубу из невидимого нам окна. Мы дошли до двери на южной стороне, расположенной за ближайшим углом, и укрылись там от ветра. Не успел я нагнуться, чтобы посмотреть в замочную скважину, как Мэри схватилась за ручку, толкнула дверь и вошла в небольшой неосвещенный коридор. Чувствуя себя довольно глупо, я выпрямился и последовал за ней. Она тихо прикрыла за нами дверь.
– Входная дверь – в дальнем конце справа, – прошептала она. Затем обхватила обеими руками мою шею и прошептала на ухо: – Мне кажется, в радиорубке кто-то есть. – На расстоянии полуметра голоса ее никто бы не услышал.
Я замер и прислушался. Руки Мэри все еще обвивали мою шею. В другое время я мог бы простоять так всю ночь. Но сейчас время было самое неблагоприятное:
– А может, они просто оставили свет, чтобы оператор не сбился с пути по дороге к рубке, если зазвонит сигнал тревоги?
– Мне кажется, я слышала какое-то движение, – прошептала она.
– Сейчас некогда осторожничать. Оставайтесь в коридоре, – пробормотал я. – Все будет, как надо, – я ободряюще пожал ее руки, снимая их со своей шеи и горько размышляя о том, что Тальботу «везет», как всегда. Затем прошел вверх по коридору, открыл дверь и вошел в радиорубку.
Какое-то мгновение я стоял в дверях, мигая от яркого света, но мигая не слишком быстро, чтобы успеть разглядеть того, кто был в радиорубке. Крупный дородный парень, сидящий у радиостола, повернулся на вращающемся стульчике, как только открылась дверь. Даже если я не увидел бы его, то через какую-то долю секунды услышал бы, как он вскочил, оттолкнув свой вращающийся стул, и тот с громким стуком упал на пол. С быстротой, удивительной для такого крупного мужчины, парень повернулся ко мне лицом. Он был выше меня, гораздо шире в плечах и более тяжелого веса. И гораздо моложе. У него были до синевы выбритые скулы, черные глаза, черные волосы и лицо бандита. Такие лица можно иногда встретить в первом или втором поколении итало-американцев. Если он был радистом, то я – королевой Шебой.
– К чему вся эта паника? – быстро спросил я. Это был мой лучший американский акцент, и он был ужасен. – Босс просил передать вам сообщение.
– Какой босс? – тихо спросил он. У него была мускулатура чемпиона в тяжелом весе и соответствующее лицо. Такие данные не всегда свидетельствуют о том, что перед вами идиот, и этот парень не был идиотом. – Покажите мне ваше лицо, Мак.
– Какая муха вас укусила? – я опустил воротник пальто. – Вы этого хотите?
– А теперь шляпу, – спокойно сказал он.
Я снял шляпу, бросил ему в лицо и одновременно услышал, как из его губ вырвалось одно-единственное слово:
– Тальбот!
Я нырнул вниз одновременно с тем, как бросил в него шляпу, и ударил его поддых левым плечом, вложив в этот удар всю свою силу. Я словно врезался в ствол дерева, но он оказался не таким устойчивым, как дерево, и отлетел в сторону.
Его голова и плечи врезались в дальнюю стенку. Удар был такой, что от него задрожала не только радиорубка, но и ее металлический фундамент. Он должен был рухнуть на пол, но этого не произошло. Более того, я мог бы поклясться, что он и глазом не моргнул. Парень поднял одно колено в яростном пинке, который мог бы оказаться для меня последним печальным прощанием, если бы его нога угодила в то место, куда он намеревался попасть. К счастью, этого не произошло, она угодила мне в грудь и в плечо с вполне достаточной силой, чтобы опрокинуть меня на бок. А в следующий момент мы, сцепившись, покатились по полу, пиная друг друга ногами, молотя кулаками, размахивая в воздухе всеми своими конечностями.
Два серьезных обстоятельства были не в мою пользу: тяжелый плащ сковывал мои движения, и хотя он смягчал удары, которые наносил мой противник, все-таки лишал мои собственные удары присущей им силы. Второе обстоятельство не в мою пользу было еще важнее: он был молод. Кроме того, было еще одно соображение, которое я должен был учитывать. Совершенно очевидно, что он жаждал превратить всю радиорубку в свалку, заваленную разбитой мебелью и радиодеталями, что меня абсолютно не устраивало. Все, буквально все зависело от того, удастся ли мне сохранить радио в целости и сохранности. Теперь мы оба катались по столу, на котором стояло радио, и я находился внизу. Из этого положения я хорошо видел, что одна из ножек стола начала оседать и расщепляться под двойным весом наших катающихся по столу тел.