А еще это предназначенное для фронта орудие светилось расположенными в магазине аккумуляторами, что в теории, могло демаскировать бойца на значительном расстоянии. Не в помещении без окон, где меня пытался запугать какой-то морпех, но вот на открытом пространстве — вполне.
Поэтому я меланхолично заматывал магазин-аккумулятор с предательски мигающими лампочками армированным скотчем и размышлял над тем, что было бы неплохо все-таки отомстить противнику за ночной позор. До сих пор вспоминалось то гаденькое чувство, когда я лежал на земле, прикинувшись ветошью, а мозги кипели, взрывались и плавились от мыслей о зависшей надо мной в виде гранаты смертью. Хочется посадить как можно больше «птичек» противников на этих боевых. Хочется посадить их как можно больше — чем больше, тем лучше, но для начала хотя бы одного.
Время от времени неподалеку от нашего убежища что-то пролетало, однако что-либо сделать на звук, не покидая укрытия и не раскрывая своего положения противнику, было невозможно. Начинало казаться, что это дежурство с пушкой в прихожей полуразрушенного помещения — достаточно бестолковое занятие. Один раз я попробовал подняться на заваленную деревянную лестницу, что вела на второй этаж, и начать давить находящийся неподалеку вражеский квадрокоптер, однако висящий прямо над дачным домиком дрон успешно свалил в неизвестном направлении, когда я пытался разобрать заглушаемый звуком пушки стрекот пропеллеров. Что же, не очень-то и хотелось. Сколько вас таких еще повиснет над нашими головами? Кого-нибудь да приземлим, вызвав тем самым у вражеских операторов приступ неконтролируемой ярости, смешанной с обидой и огорчением.
Тем временем в прихожей появился Муха. Он уселся на оставшиеся незаваленными ступеньки и закурил, положив тем самым начало достаточно стандартной, но при этом интересной фронтовой беседе. Небольшими штрихами к образу медика Мухи, которого я ранее знал исключительно шапочно, так как нам приходилось пересекаться в казарме отряда, стало то, что он по гражданской профессии является ювелиром и даже делал перстень для командира одного из отрядов, в котором мне ранее приходилось воевать, Алабая. Но то, что мы за несколько минут смогли найти общих знакомых, вовсе не удивительно. Есть даже такая поговорка, что если два военных за двадцать минут разговора не смогли назвать людей, с которыми оба пересекались, значит, один из собеседников — шпион.
В этой прихожей шпионов не было. Я, доброволец марта 2022 года, оказался в одной прихожей с добровольцем, который воевал с самого начала. Но еще до этого он играл роль харьковского повстанца и представлял собой часть русского движения этого города.
— Арестовывали меня эсбэушники много раз. Заперли опять, вызвали на допрос, а я смотрю на него и говорю: «Вот сейчас я в наручниках, а ты при погонах. А все же может измениться в любой момент».
Было понятно, что эту историю Муха рассказывал уже далеко не в первый раз, но он, скорее всего, каждый раз переживал ее заново. Лицо его было сосредоточено, голос — груб и смешан с ликованием. Он и тогда представлял, как сотрудник Службы безопасности Украины сидит перед ним, закованный в кандалы, он представлял это и сейчас. И пусть, что до взятия Харькова еще очень далеко, а сейчас рядом с нами всего лишь ставший обгоревшей крепостью Угледар и его уничтоженные предместья. Не могу даже представить, что чувствует человек, родной город которого захвачен противником, и который мечтает о его возвращении, а воюет при этом за какой-то малоинтересный ему клочок земли. Наверное, тоже и злобу, и некую долю отчаяния, и толику надежды, что он все-таки окажется в том подвале, где уже бывал ранее, и в этот раз погоны будут на нем.
Что же, пусть будет так — пусть его мечты, даже не самые высокие и не самые гуманные, сбудутся. Не потому, что он чем-то лучше того эсбэушника (понятия не имею, что последний из себя представлял), а просто потому, что Муха выступал за интересы русских, а его оппонент сейчас, скорее всего, делает все, чтобы причинить нам как можно больше вреда.
В такие моменты как никогда остро понимаешь, что мир не делится на что-то безусловно хорошее и что-то бесконечно плохое, просто два человека, граждане одной страны, лояльные двум разным идеям, оказываются за одним столом и оба хотят друг другу причинить как можно больше страданий. Если пытаться играть в объективность и оценивать ситуацию совершенно беспристрастно, то от перемены мест слагаемых сумма не изменится. Но если учесть, что все люди так или иначе лояльны кому-то или чему-то, то получится, что мы так или иначе находимся на какой-либо стороне. Свою сторону выбрал Муха, свою сторону выбрал я, свою сторону выбрал эсбэушник. И каждому теперь следует нести тот крест, который он сам на себя повесил.