в) целиком и частично;
г) перестановка;
д) с малыми изменениями;
е) со значимыми и «пустыми» словами.
III. Двусмысленность:
ж) имя собственное и нарицательное;
з) метафорическое и буквальное значение;
и) собственно двусмысленность (игра слов);
к) double entendre;
л) двусмысленность с намеком.
Это разнообразие сбивает с толка. Мы можем испытать обеспокоенность из-за того, что слишком много внимания уделили техническим приемам остроумия; неужели, гложет нас мысль, мы переоцениваем их значение для познания сущности остроумия? Вот только данное предположение опровергается тем непреложным фактом, что шутка всякий раз исчезает, стоит лишь устранить деятельность таких технических приемов в способе выражения. Поэтому, несмотря на сказанное выше, мы ищем единство в этом разнообразии. Возможно, что все эти технические приемы можно привести к одному знаменателю. Соединить вторую и третью группы, как уже было сказано, нетрудно. Двусмысленность (игра слов) есть идеальный образчик многократного употребления одного и того же материала. Причем последнее, по-видимому, является объемлющим понятием. Примеры разделения, перестановки одного и того же материала, многократного употребления с малыми изменениями (пункты в, г, д) можно, не без некоторой натяжки, отнести к разряду двусмысленностей. Но что общего между техникой первой группы (сгущение с образованием смешанных слов) и техникой двух последних групп (многократное употребление одного и того же материала)?
Что ж, между ними существует, полагаю, простая и очевидная связь. Употребление одного и того же материала – только частный случай сгущения. Игра слов – не что иное, как сгущение без замещения. То есть сгущение остается объемлющей категорией. Стремление к уплотнению – или, правильнее, к экономии языковых средств – управляет всеми этими техническими приемами. Все сводится к той самой экономии, как говаривал принц Гамлет («Расчет, расчет, приятель!»).
Проверим эту экономию на отдельных примерах. Фраза «C’est le premier vol de l’aigle» – первый полет орла, но полет с целью грабежа. Слово «Vol», к счастью для существования шутки, означает и «полет», и «грабеж». Случились ли здесь сгущение и экономия? Несомненно. Вся вторая мысль опущена, причем без всякой замены. Двусмысленность слова «vol» сделала замену излишней. Или, что будет тоже правильно, слово «vol» содержит в себе замену подавленной мысли без того, чтобы первому предложению понадобилось присоединение нового или внесение какого-либо изменения. Таково преимущество двойного толкования.
Другой пример: «Железный лоб – железная касса – железная корона». Какая чрезвычайная экономия в изложении мысли в сравнении с изложением, где слово «железный» отсутствует! («При достаточной дерзости и бессовестности нетрудно нажить большое состояние, и в награду за такие заслуги, разумеется, не замедлит явиться дворянство».)
Действительно, в этих примерах сгущение, а, следовательно, и экономия, очевидны. Но их наличие нужно доказать во всех примерах. Где же таится экономия в таких шутках, как «Rousseau – roux et sot», «Antigone – Antik? O nee», в которых мы поначалу отметили отсутствие сгущения, что и побудило нас заняться рассуждениями о технике многократного употребления одного и того же материала? Здесь мы, конечно, не обойдемся одним процессом сгущения, но если ввести более объемлющее понятие «экономия», то дело пойдет на лад. Что экономится в примерах Rousseau, Антигоны и т. д., выявить нетрудно. Мы экономим материал на критику и необходимость придавать форму суждению; все это дано в самих именах. В примере «Leidenschaft – Eifersucht» («страсть – ревность») мы экономим, отказавшись от утомительного составления определений «Eifersucht, Leidenschaft» и «Eifer sucht (ревностно ищет), Leiden schafft (причиняет страдание)». Если прибавить сюда вспомогательные слова, то определение готово. То же справедливо для всех остальных проанализированных нами примеров. Там, где экономии меньше всего, как в игре слов Сафира, все-таки экономится, по крайней мере, необходимость вновь создавать текст ответа: исходный вопрос «Sie kommen um ihre 100 Dukaten?» достаточен и для ответа. В этой малой экономии и заключается шутка. Многократное употребление тех же слов для обращения и для ответа относится, конечно, к «экономии». Гамлет, напомню, образно характеризует слишком короткий срок между смертью своего отца и свадьбой матери:
Прежде чем принять «склонность к экономии» в качестве общей характерной черты техники остроумия и задаться вопросом, откуда она происходит, что означает и каким образом из нее проистекает удовольствие от острот, нужно предоставить место сомнению, которое заслуживает быть выслушанным. Возможно, каждый технический прием остроумия проявляет склонность к экономии в способе своего выражения, но обратное утверждение не обязательно верно. Не каждая экономия в способе выражения, не каждое сокращение уже в силу употребления оказываются шутками. Мы уже приближались к этому вопросу выше, когда надеялись отыскать в каждой шутке процесс сгущения; еще тогда было приведено обоснованное возражение, что лаконизм нельзя считать сущностью остроумия. Должен существовать, следовательно, особый вид сокращения и экономии, от которых зависит характер шуток. Пока мы не установили эту особенность, нахождение общности в технических приемах остроумия не приблизит нас к разрешению нашей проблемы. Кроме того, давайте наберемся мужества и признаем, что эта экономия, создающая технику остроумия, нас не слишком-то привлекает. Она напоминает, быть может, экономию некоторых хозяек, которые тратят время и деньги на поездку на отдаленный рынок только потому, что там можно купить овощи на несколько монет дешевле. Какую экономию выгадывает остроумие благодаря своей технике? Произнесение нескольких новых слов, которые в большинстве случаев находятся без труда. Шутка же, что называется, лезет вон из кожи, чтобы найти одно слово, сразу раскрывающее смысл обеих мыслей. К тому же ей часто приходится превращать способ выражения первой мысли в неупотребительную форму, которая обеспечит опору для соединения со второй мыслью. Не проще бы, легче и экономнее выразить обе мысли так, как они приходят, пускай при этом не возникнет общность выражения? Не будет ли экономия, добытая произнесенными словами, сполна уравновешена излишней тратой умственной энергии? И кто при этом экономит, кто получает выгоду?