Мы пока можем оставить эти сомнения в стороне, если перенесем их в другую плоскость. Изучили мы или нет все виды техники остроумия? Конечно, стоит проверить себя, собрать новые примеры и подвергнуть их анализу.
До сих пор мы фактически не обращали внимания на еще одну большую – возможно, самую многочисленную группу острот (причина, быть может, в том, с какой снисходительностью к этим остротам принято относиться). Это те остроты, которые обыкновенно причисляют к каламбурам (фр. calembourgs, нем. Kalauer) и которые считаются низшей разновидностью остроумия – видимо, потому, что они – «самые дешевые» и на их создание тратится наименьшее количество энергии. Действительно, они предъявляют минимум требований к технике выражения, тогда как настоящая игра слов требует максимума. Если в последнем случае два значения выражаются одним словом, то каламбур удовлетворяется тем, что слова, употребленные для обоих значений, обладают каким-нибудь смутным сходством – по форме или рифмоподобным созвучием, общностью некоторых начальных букв и т. п. Немало примеров таких «острот по созвучию» (не совсем удачное название) встречается в проповеди капуцина из шиллеровского «Лагеря Валленштейна».
Особенно охотно в остротах меняются гласные в том или ином слове. Например, Хевеши[57] (1888) рассказывает об одном враждебно относившемся к империи итальянском поэте, которому позже пришлось воспевать немецкого кайзера в гекзаметрах: «Поскольку он не мог истребить цезарей (Cäsaren), то довольствовался упразднением цезуры (Cäsuren)».
При всем обилии каламбуров в нашем распоряжении особенно интересно, быть может, выделить поистине неудачный образчик, тяготивший Гейне[58]. Он долгое время разыгрывал перед своей дамой «индийского принца», но все же сбросил маску и признался: «Madame! Я солгал вам. Я не граф Гангский. Никогда в жизни не видал я ни священной реки, ни цветов лотоса, отражающихся в ее благочестивых водах… Я бывал в Индии не более, чем жареная индейка, съеденная мной вчера за обедом». Недостаток этой остроты заключается в том, что оба сходных слова не просто сходны – они тождественны. Птица, жаркое из которой герой Гейне, называется так потому, что она происходит или должна происходить из Индии[59].
Фишер (1889) уделил этим формам шуток много внимания и хотел принципиально отделить их от «игры слов». «Каламбур – это неудачная игра слов, потому что он играет словом не как словом, а как созвучием». Игра же слов «переходит от созвучия слова в само слово». С другой стороны, он причислял к остротам по созвучию и такие шутки, как «фамилионерно», «Антигона – Antik? O nее» и т. д. Лично я не вижу необходимости следовать за ним в этом отношении. В игре слов, по-моему, само слово является для нас звуковым образом, с которым увязывается тот или иной смысл. Но и здесь повседневная речь не проводит строгого различия. Если она относится к «каламбуру» с пренебрежением, а к «игре слов» – с некоторым уважением, то эта оценка, по-видимому, обусловливается иными точками зрения, а не техническими приемами. Нужно учитывать, какого рода остроты воспринимаются как «каламбуры». Некоторые люди наделены даром в веселом расположении духа и в течение продолжительного времени отвечать каламбуром едва ли не на каждое обращение к ним. Один из моих друзей, вообще-то образец скромности, когда речь заходит о его серьезных достижениях в науке, славится таким даром. Однажды он совсем уморил общество своими каламбурами, и кто-то восхитился его выдержкой. На это он ответил: «Ja, ich liege hier auf der Ка-Lauer», то есть «Да, я нахожусь в засаде». (Kalauer – каламбур; auf der Lauer – быть начеку. – Ред.) Наконец его попросили перестать каламбурить, а он поставил условие, чтобы впредь его называли Poeta Kalaureatus (Poeta laureatus – букв. поэт-лауреат, признанный классик. – Ред.). Оба примера – превосходные шутки, родившиеся посредством сгущения с замещением. («Ich liege hier auf der Lauer um Kalauer zu machen». – «Я нахожусь в засаде, чтобы каламбурить».)
56
В русском переводе Л. Гинзбурга:
«А мысли-то не о войне – о вине.
И точите вы языки – не клинки…
Где уж словить Оксенштирна-быка?..
Рейнские воды – поток невзгоды,
Монастыри – пустыри, где живут упыри.
Пу́стыни превращены в пустыни…
Благословенные наши земли
Корчатся, адскую боль приемля». –
59
В оригинале герой Гейне говорит, что бывал в Калькутте (Kalkutta) не чаще, чем туда попадает курочка по-калькуттски (Kalkuttenbraten). –