— Кровь сказывается, — насмешливо твердил зверобоям Лещинский и от раздражения грыз ноготь. — Погоди еще — скальпы снимать станет!
Лещинский теперь все свободное время торчал в казарме, рассказывая о необыкновенных странах, где люди живут, как в раю, многозначительно умолкал и откашливался, если разговор касался порядков крепости, приказаний Баранова, Павла, каторжного труда на рыбалках и в лесу.
Раза два он приглашал к себе в горницу Наплавкова, подарил ему ятаган, якобы отбитый предком Лещинского у турецкого паши. Намекал на возрастающее влияние крестника правителя, на новые планы Баранова, быть может, губительные для многих колонистов... И выжидающе следил за собеседниками. Наплавков молчал, слушал и только однажды, уходя и прихрамывая, безразлично заметил:
— Доброе вино смолоду дельно бродит...
...Серафима заговорила первая. Поежившись и натянув платок, хотя день был безветренный и жаркий, сказала взволнованно и торопливо:
— Ждет тебя девка. Окрест бродит... Лука под горою видел... Только... — Она откинула концы своей шали, выпрямилась. — Не упусти девку... Красивая...
Серафима вдруг умолкла, опустила веки, затем, словно очнувшись, закончила вяло, почти равнодушно:
— Леща сторонись. С лаской в душу залезет, с лаской убьет.
Павел даже не заметил ее ухода. Весть о Наташе, о том, что она близко, возле поселка, заставила его забыть об всем. Не раздумывая, он свернул к воротам, выходившим в лес, торопливо сказал пароль. Часовой открыл калитку, хотел напомнить, что выход из крепости без оружия воспрещен, но Павел уже свернул за палисад, в сторону Озерного редута. Там, по сообщению охотников, поставил свое жилье Кулик.
Павел перебрался через неглубокую речку, миновал водопад. Шум воды, однотонный, усыпляющий, еще больше подчеркивал тишину леса. Ниже, на этом самом ключе, казалось совсем недавно была битва с индейцами. От грозной фортеции остались лишь несколько горелых бревен, торчавших на краю бугра, да покрытый плесенью вход в подземелье. Там когда-то томились пленники.
Теперь редко кто ходил мимо старой крепости, на редут была проложена другая дорога. Однако две-три приметы указывали, что тропой кто-то недавно пользовался. Надломленный сук душмянки, из которого еще не проступила смола, немного подальше — едва приметные следы ног.
Павел невольно замедлил шаги, прислушался. Он уловил звуки нескольких голосов, доносившихся из развалины редута. Говорили сразу двое или трое, не то грозясь, не то споря. Вскоре они стихли и снова водворилась тишина. Потом вдруг ясно послышался голос Наплавкова:
— ...Вольному воля, ходячему путь... Не дело сказываешь, Лукьяныч. «Челобитье скопом» — такая бумага называется. А за сие... — Говоривший помедлил минуту, затем ровно и бесстрастно, как видно, читая, продолжал: «Буде кто учинит челобитье или прошение, или донос скопом или заговором, того имать под стражу и отослать к суду...» На контракте кресты ставили, сами на себя закон скрепляли. Нет жизни и в вольном краю...
Голос умолк. Стало тихо, и на этот раз надолго.
Павел больше не спешил к редуту. Тайное сборище в развалинах форта, горечь наплавковских слов поразили его. Он знал положение дел в крепости и то, как круто приходилось людям, но никогда ему нехватало достаточно времени и всерьез над этим задуматься. Привычка к лишениям, заботы о продовольственном положении, о безопасности владений и многие другие дела и замыслы поглощали все внимание и время Баранова и его помощников.
Подумав, Павел решил ничего не говорить о подслушанном разговоре Баранову, — правитель сурово бы расправился с недовольными. Но сам Павел был так расстроен всем слышанным, что не пошел на озеро.
Возвращаясь в крепость, он за мысом наткнулся на доктора Круля и архимандрита. Ананий был в белой холстиновой рясе, подоткнутой у пояса, в плетеной индейской шляпе. Круль — в своем неизменном сюртучке, но без чулок и ботинок. Монах и бывший лекарь ловили раков.
Ананий тыкал в расщелины камышевым посохом, отскакивал в сторону, когда набегала волна, вскрикивал. Доктор сидел на песке и, придерживая палкой какую-то морскую тварь, наставительно поучал:
— Это репка... Они ест звено соединяющ три царства природ: минералов, растений и животные... Кожух оной репк ест составленный из известковая материя и принадлежит первый род. Иглы на поверхность кожух ест растений. Внутренность суть животный... Природа подобный произведения дарит бедный страны, уровнять своя щедрот...
«Тунеядцы!» — неожиданно зло подумал Павел, сворачивая за выступ скалы, чтобы не встретить «доктора естественной история» и прыгающего архимандрита. До сих пор и Ананий и Круль казались ему нужными, полезными людьми, но сейчас Павел на все смотрел другими глазами, и впервые почувствовал, что Баранов здесь одинок и один молча несет свое тяжелое бремя.