– Я начала его видеть в юности, – поведала Клара. – И моя мама тоже, и бабушка, и все женщины в моей семье.
– А если девочки не рождались? – скептически хмыкнул он.
– Тогда дух переходил по наследству к жене первого сына. Так случилось с моей прабабкой, которая родилась в Пуэртольяно и вышла за единственного сына моей бабушки. Она тогда решила уехать жить в Приего, чтобы ничего не объяснять своей родне.
Педро и не знал – смеяться ему или плакать, однако по серьезному лицу невесты догадался, что дело нешуточное.
И хотя Клера вечно жаловалась на невидимое присутствие Мартинико, Педро всегда полагал, что всему виной ее воображение. Он подозревал, что это истерия, древнее семейное предание, которое заставляет жену видеть невидимое. И чтобы избежать так называемой «заразы», заставил Клару поклясться, что она ни словом не обмолвится дочери об этой визионерской традиции и вообще не будет рассказывать истории о домовых и прочих сверхъестественных существах. Вот почему Педро чуть не помер от страха в тот день, когда Анхелита, крошка неполных двенадцати лет, уставилась взглядом в полку, на которой сохла глиняная посуда, и удивленно прошептала:
– А зачем тут гномик?
– Какой гномик? – спросил отец, мельком взглянув на полку.
– На этой стопке тарелок сидит человечек, одетый как священник, – ответила девочка еще тише, а заметив, как помрачнело отцовское лицо, добавила: – Ты что, его не видишь?
У Педро волосы на голове встали дыбом. Вот оно, подтверждение: несмотря на все предосторожности, в кровь его дочери проникла эта фантастическая зараза. Педро в ужасе схватил девочку за руку и выволок из мастерской.
– Она его видела, – прошептал он на ухо жене.
Клара восприняла известие с радостью.
– Значит, она уже девушка, – шепнула она в ответ.
Непросто было жить в доме с двумя женщинами, которые видят и слышат то, чего он не может воспринимать, как бы ни тужился. Сложнее всего оказалось смириться с переменой, происшедшей с родной дочерью. К жене с ее придурью он уже успел привыкнуть. Анхела, наоборот, всегда была самой нормальной девчушкой, предпочитавшей гоняться за курами или лазить по деревьям. Ее всегда оставляли равнодушной истории о привидениях или зачарованных мавританках, которые, бывало, рассказывали в деревне.
И вдруг такое!
Клара увела Анхелу на долгий разговор и объяснила ей, что это за гость и отчего только они его видят. Не было нужды убеждать дочку не болтать: она всегда была разумной девочкой.
Только Педро ходил встревоженный. Анхела несколько раз ловила на себе его пристальные взгляды. Она сердцем догадалась, что с ним происходит, и старалась приласкаться, чтобы показать, что осталась прежней хорошей девочкой. И Педро постепенно стал забывать о своих тревогах. Он почти уже свыкся с незримым присутствием Мартинико, но вот свалилась новая напасть.
В один прекрасный день, когда Анхеле было почти шестнадцать, девушка проснулась бледная, заплаканная. Отказалась от еды и замолчала. Она была как статуя, ничто вокруг ее не интересовало, ей казалось, что грудь ее готова лопнуть, словно перезрелый плод от удара о землю.
Родители сначала охали, потом улещали сладостями, а в конце концов разорались и заперли девочку в ее комнате. Нет, то была не ярость, а испуг – Педро с Кларой не знали, как заставить дочку реагировать на происходящее. Когда все средства были испробованы, Клара решила отвести ее к Епископше, женщине мудрой, породненной с небесными силами – ведь ее брат был епископом в Толедо. Он исцелял души словом Божьим, она исцеляла тела с помощью святых.
Манипуляции ворожеи подтвердили тайные подозрения Клары: ее дочь стала жертвой сглаза. Однако в арсенале Епископши имелись средства на всякую напасть, и после сеанса экзорцизма мать почувствовала себя гораздо спокойнее: она была уверена, что молитвы старухи достигнут цели. Педро тоже хотелось бы обрести такую уверенность. По дороге домой он исподтишка изучал дочь, силясь разглядеть признаки выздоровления. Девочка шла свесив голову, смотрела под ноги, словно впервые ступала по влажным холодным тропам сьерры, которые в тот благословенный 1886 год были совершенно безлюдны.
«Придется подождать», – понял Педро.
Ветер пах кровью, и капли дождя впивались в кожу, словно костлявые пальцы. Каждый солнечный луч был как дротик, пронзающий зрачки. Каждый отблеск луны – как язык, лижущий плечи. Прошло три месяца, а Анхела продолжала жаловаться на все явления природы и на другие ужасные вещи.