Из головы не выходила последняя фраза Вадима: он впервые за всё время знакомства назвал меня другом… Я же поймал себя на том, что никогда, даже мысленно, не называл его своим другом — только партнёром или компаньоном.
Действительно, что нас связывает? Не надо слишком долго размышлять, чтобы честно ответить на этот вопрос — только взаимозависимость: мы нужны друг другу. Мы вместе, потому что это выгодно обоим. Но дружба не может быть определена в категориях выгоды или пользы. Её вообще нельзя объяснить рациональными причинами. Это сугубо иррациональное чувство, проистекающее из духовной близости, симпатии и взаимной привязанности.
Знает ли вообще Вадим, что такое дружба? Был ли у него когда-нибудь настоящий друг? Во времена счастливого лагерного детства у меня такой друг был. Звали его Кузя, это потому, что фамилия у него была Кузнецов — он не обижался на прозвище. Наши отцы работали вместе, и мы каждое лето встречались с Кузей в заводском пионерском лагере.
Кузя был непобедимым чемпионом в двух видах «пионерского многоборья» — плевках на дальность и в салочках «пятой точкой». (Последняя дисциплина в оригинале носила, естественно, более короткое название). Странно, но я помню его внешность в мельчайших деталях, даже лучше, чем лица людей, более мне близких. Вот и сейчас он как будто стоит перед глазами — рыжеватый, веснушчатый, нос «уточкой». Из-за короткой шеи Кузя был сутуловат и такой же невысокий, как и я — одна язвительная девчонка дразнила нас тушканчиками, пока мы ее не отучили.
Вечно улыбающийся и неунывающий Кузя, как настоящий пионер, был «всегда готов» к очередным приключениям. Помню, однажды мы совершили набег на посевы ближайшего колхоза, а потом возвращались по лесной дороге. Приятель мой чистил перочинным ножиком то ли кормовую свёклу, то ли брюкву, собираясь предложить мне попробовать её на вкус. Я по натуре скептик, поэтому засомневался: «Слушай, — говорю, — Кузя, а нам не станет плохо с этой брюквы или, в более благоприятном варианте, свёклы?». Но несокрушимый оптимизм моего друга поколебать было невозможно: «Не боись, как-нибудь пронесёт!». И ведь как в воду глядел: действительно, пронесло… Да ещё как пронесло!
В другой раз я привёз из дома в лагерь поджигу ― самодельный самопал. В то время этой небезопасной «игрушкой» увлекались мальчишки определённого возраста. Поджига представляла собой заглушенную с одного конца латунную трубку, пришпандоренную проволокой к деревянной рукоятке. Роль пороха выполняла «сера», соскоблённая со спичечных головок, а пулей служил шарик от подшипника. «Порох» засыпался в ствол, туда же помещались шарик и бумажный пыж.
Какое-то время мы испытывали наше «грозное оружие» в лесу за территорией лагеря, но это было не то: хотелось произвести впечатление на девчонок. У нас хватило ума устроить показательные стрельбы прямо в девичьей спальне, для пущего эффекта проделав всё с предельной неожиданностью. То впечатление, которое нам удалось произвести на наших девчонок после того, как я шоркнул коробком по спичкам, примотанным головками к запальному отверстию, мне не забыть никогда. Грохот выстрела, искры пламени, вонь и, в дополнение ко всему, металлический шарик, вонзившийся в деревянную дверь… Но больше всего меня поразили даже не те девочки, которые кричали и визжали, а те, которые стояли молча с белыми лицами. Казалось, у них побелели даже глаза, расширившиеся не то что от страха, а от вселенского ужаса. Так, наверное, в средние века благочестивые христиане должны были воспринимать появление дьявола из преисподней ― с шумом, грохотом и запахом серы. Глядя на этих девочек, я сам испугался.
Прибежал вожатый: «Вы, два идиота! Теперь схлопочете по полной за такое хулиганство!». Сейчас он, скорее всего, назвал бы нас террористами, но тогда подобные термины не были в ходу.
Я был автором «преступного замысла» и главным исполнителем. В ожидании очень-очень серьёзных последствий, вплоть до отправки домой до окончания смены и неминуемого объяснения с родителями, я хотел всю вину взять на себя, но Кузя не согласился: «Это будет несправедливо. Я же всё время был рядом и поддерживал тебя морально, выходит, мы оба виноваты. Страдать будем вдвоём!».
Закончилось всё, между тем, удивительно благополучно для нас. Видимо, взрослые поняли, что действительно имеют дело с двумя юными идиотами. А может, решили избежать огласки. На вечерней линейке мы были поставлены перед всем пионерским лагерем, и с трибуны-возвышения нас долго и красноречиво «клеймил позором» и «пригвождал к позорному столбу» старший пионервожатый. Мы стояли, понурив головы, старательно изображая глубокие внутренние переживания и искреннее раскаяние. Но когда я скосил глаза в сторону моего друга, встретил всё тот же лукавый и неунывающий взгляд.