«А годы летят…», как поется в известной песне. Мудрейший Аскольд Иванович называл себя «мужчиной на полпути» — на полпути между утерей амбиций и потерей потенции. Амбиции у меня ещё остались, хотя за последние годы их сильно поубавилось, да и с остальным всё нормально, так что я нахожусь — пока? или уже? — на четверти пути.
Но самое неприятное, что прогноз на предстоящие три четверти не слишком-то вдохновляет. От прежних идеалов пришлось отказаться, старые друзья куда-то исчезли, жены нет, детей не нажил, зато есть стервозная любовница. А вместо любимой физики приходится заниматься опостылевшим бизнесом. Только здесь, на Острове, я понял, до чего же мне надоела эта постоянная гонка за «успехом»… В моей жизни мало смысла — вот в чем главная проблема. В ней нет ни высокой идеи, ни достойной цели. Никогда я себя не жалел, а вот сейчас стало жалко. С этим надо что-то делать…
…Длинный день, полный событий, заканчивался. Необходимо время, чтобы разобраться во всём, что сегодня произошло. В одном Вадим прав: утро вечера мудренее!
Глава 9
Утром дети Клавдии засобирались в школу, и я решил отправиться вслед за ними. Благо, предлог у меня был ― Полина настоятельно советовала познакомиться с директором школы Ильёй Сергеевичем. Заодно (так ли уж заодно?) мне хотелось повидаться с самой Полиной.
Погода была отличная, от вчерашнего ненастья не осталось и следа. Солнце высветило яркую зелень на холмах вокруг посёлка. Обычный для Острова порывистый ветер подсушил почву, даже лужи уменьшились в размерах. Сегодня этот не знающий устали «энерджайзер» был в хорошем настроении. Бельё, сушившееся во дворах на верёвках, хлопало, как флаги на боевом корабле. Ветер дул в сторону моря, поэтому волны не обрушивались с шумом на берег, а негромко роптали, жалуясь на свою судьбу ― почти не знать покоя.
Дети заполнили всю улицу. Те, которые постарше, шли, разговаривая между собой. Мелюзге, особенно мальчикам, претила такая чинность. Они передвигались быстро, почти вприпрыжку, размахивая мешками со сменной обувью. Время от времени ребята переходили на бег, догоняли друг друга, радостно здороваясь с приятелями. Ребячьи голоса заглушали шум прибоя, взявшего сегодня выходной.
Вообще детей на Острове больше, чем взрослых. Безусловно, в чём-то они ущемлены по сравнению с их сверстниками в больших городах. В их рюкзачках нет ноутбуков и айфонов с айпедами, но зато их родители не начинают сходить с ума, если ребёнок на полчаса опоздал из школы. Они в своих играх носятся по посёлку и взбираются на окрестные холмы, а не ходят лунатиками, уткнувшись в планшетник, зачарованные голубоватым светом его дисплея. И лица у ребят светлые, как у советских пионеров на старых фотографиях. Такие лица не бывают у тех, кто увлечён компьютерными «стрелялками».
К приезжим, по себе знаю, дети относятся с абсолютным доверием: они привыкли, что на Острове все свои, чужих тут не бывает. И слово старших для них закон ― это я тоже успел заметить. Такая же вера ребятни в моральный авторитет взрослых существовала во времена моего детства, и она дорогого стоит.
Перед самой школой бетонный забор был испещрен надписями. Темы их были вечными, нисколько не изменившимися с момента появления письменности. В основном дети выясняли отношения: «Семёркин дурак» — гласило одно из детских посланий человечеству. Оно состояло из округлых букв, характерных для обладателей неторопливого почерка. Так пишут девочки в младших классах, тщательно, склонив голову, выводя каждую буковку. Эта надпись была перечёркнута несколькими глубокими линиями, проведёнными в гневе яростной рукой. Судя по всему, личность автора послания не являлась загадкой для детской части населения Острова, поскольку чуть выше оскорблённый Семёркин написал, пренебрегая личным обращением: «Сама дура».
В самом низу забора, то есть, в той его части, на которую не претендовали ребята постарше, совсем уж нетвёрдым почерком угловатыми, корявыми буквами было выведено: «Руские не здаютца». Буква «ц» во втором слове была аккуратно, одной линией наискосок, зачёркнута и над ней поставлена «с» — вероятно, автор надписи отреагировал на критику приятелей-грамотеев.
Любая школа представляет собой особый мир, живущий по своим внутренним законам, при этом все они, однако, чем-то похожи друг на друга. Как только я открыл школьную дверь и вошёл в вестибюль, мои барабанные перепонки подверглись сильнейшему удару: воздух просто звенел от пронзительных детских голосов, тем самым доказывая свою материальность. Я задохнулся этим воздухом своего детства, и на несколько мгновений мне показалось, что петля времени совершила какой-то замысловатый курбет и я снова очутился в далёком прошлом, среди школьных товарищей и вместе со всеми ожидаю звонка на урок.