— Ах-ха! Это называется рэгтайм. В нем вся ярость, накопившаяся за время моей жизни в Нью-Йорке.
— В Нью-Йорке? Вы из Нью-Йорка?
— Совершенно верно. Меня зовут Роско Хайнес. Вы можете назвать это имя на Западной Сто десятой улице, но, пожалуйста, не говорите, где вы меня встретили.
Он усмехнулся и подмигнул. Яков подумал, что ему около тридцати.
— А тебя как зовут? — продолжил он. — Могу с уверенностью сказать, что ты не капуста.
— Меня зовут Яков Рубинштейн. Я из России и еду в Нью-Йорк.
— Ну и ну! Это же грандиозно! Настоящий живой эмигрант. Держу пари, ты считаешь, что там улицы вымощены золотом. Послушай, Яков Рубинштейн, поверь человеку, который там был. Единственное, чем покрыты улицы Нью-Йорка, — это собачьим дерьмом.
Но эти слова были уже за пределами знания Яковом английского языка, да он особенно их и не слушал. Он жадно вглядывался в клавиатуру.
— Я могу играть на пианино, — сказал он. — Я хорошоиграю. Я играл обычно на органе в синагоге.
Роско рассмеялся, поднимаясь со стула.
— Ну, здесь, конечно, не синагога, но ты можешь чувствовать себя спокойно. Этим проституткам я ужасно надоел. Может, ты сможешь подкинуть им огоньку? Я играл в лучших публичных домах Парижа и Амстердама, так что могу сказать тебе, эта дыра определенно ступенькой пониже. Хочешь сэндвич? А то ты выглядишь так, будто у тебя остался один нос.
Яков быстро кивнул и сел на стул у пианино.
— Эй, Грета, — крикнул Роско одной из сидевших без дела проституток. — Подними свой зад и принеси сэндвич, толстушечка, mit Fleich für der Junqe. Und ein Bier [5].
Грета поднялась и вышла из комнаты, а Яков, облокотившись о пианино, стоял, сложа перед собой руки. Если даже ничего он больше не получит, то, по крайней мере, здесь было тепло.
Затем он начал играть. Он играл мелодию, которую до этого исполнял Роско. Более того, он играл в той же манере,как и Роско. Чернокожий из Нью-Йорка взял свою банку пива, стоявшую сверху на пианино, и сделал большой глоток.
— У тебя действительноздорово получается, — сказал он, вслушиваясь в музыку. — И ты будешь утверждать, что никогда раньше не играл рэгтайм?
Яков отрицательно покачал головой.
— Это так интересно! — воскликнул он и погрузился в целый ряд вариаций на ту же тему.
В них было столько изобретательности, такое богатство звуков, такая живость, что две проститутки поднялись и начали кружиться по комнате. Даже толстая мадам стала менее суровой и притоптывала ногой в такт музыке.
— Вы только послушайте его! — восторженно проговорил Роско. — Он схватывает все на лету. Парень, если бы я закрыл глаза, я бы подумал, что ты такой же черный, как и я. Ни один белый не играл так, как ты!
Танцевавшие проститутки визжали от восторга. В это время открылась дверь одной из комнат, и очень толстый капитан высунул голову, чтобы выяснить, что происходит.
— Was gibt's? [6]— спросил он, натягивая трусы.
Музыка явно пришлась ему по душе. Полупьяный, он выскочил в гостиную вместе со своей партнершей, и оба пустились в пляс. Пока пальцы Якова царили над клавишами, извлекая волшебные звуки в публичном доме создавалась атмосфера карнавала.
И вдруг музыка прекратилась — Яков тяжело свалился со стула на ковер. Одна из проституток закричала, а Роско подскочил к нему и, опустившись на колени, стал проверять его сердце.
— Коньяк! — крикнул он. — Schnell! [7]
Роско был более шести футов роста, с огромными руками и крепкими бицепсами. Он легко поднял Якова с пола и понес его на руках в комнату капитана буксирующего судна.
— Этот малыш не весит и ста двадцати фунтов, — заметил он, занося Якова в маленькую комнатенку со смятой постелью. — Что-то подсказывает мне, что он просто ослаб от голода. Schnell mit der [8], сэндвич!
Он осторожно положил Якова на кровать, а Грета принесла в комнату сэндвич и банку пива. За ней стояла мадам с бутылкой бренди. Роско взял бутылку и, приподняв одной рукой Якова, другой влил ему в рот глоток бренди. Яков глотнул, и к нему постепенно стало возвращаться сознание.
— Ты в порядке? — спросил Роско, сидя на постели рядом с ним.
Яков кивнул.
— А теперь поешь это.
Он взял с тарелки сэндвич и передал его Якову. Яков стал с жадностью уминать его, как проголодавшаяся собака.
Роско внимательно наблюдал за ним.
— Теперь, — сказал он, — я позволю себе предположить, что ты не путешествующий инкогнито член семьи Рокфеллеров. И судя по тому тряпью, что на тебе надето, ты и не герцог. Так как же ты собираешься оплатить свой проезд до Нью-Йорка? Даже третий класс чего-то стоит.
— Я попробую, — сказал Яков, заглатывая еду, — … найти работу. Может… играть на пианино… в публичных домах?
— Хм. Зачем Роско Хайнесу нужен тут такой конкурент, как ты? Нет, сэр, мы постараемся выставить тебя из Гамбурга побыстрее.
Он поднялся.
— Вот что я тебе скажу: Америка, по большому счету, не самая любимая мною страна, почему я и оказался в Европе, где к черному относятся не обязательно, как к ниггеру. Но если такому талантливому малышу, как ты, хочется поехать в Нью-Йорк, — я снимаю перед тобой шляпу; ничто не может помешать тебе ехать туда.
Он вытащил полную пригоршню монет из кармана, бросил их в шляпу и повернулся к проституткам.
— Ну, девочки, — сказал он, — раскошеливайтесь. Плата за развлечение. Geld! Der Junge geht rach Америка! Geben Sie! [9]Давайте, давайте! Шапка по кругу для пианиста.
Пока проститутки доставали из корсетов кошельки, Яков прикончил сэндвич, облизал испачканные пальцы и с удивлением стал наблюдать за чудесами Рееперсбанда. Он понимал только половину из того, что Роско говорил по-английски, но он оценил его доброту.
Нос лайнера «Кронпринц Фридрих» неясно вырисовывался над головой Якова, когда четырьмя днями позже он вместе с Роско стоял в гамбургском доке. Постоянно дувший с северного моря ветер, казалось, вызывал в душе Якова благоговейный трепет, с которым тот смотрел на огромный корабль с четырьмя выкрашенными белой краской трубами.
— Большой, — сказал он Роско.
— У тебя просто дар открывать для себя в жизни новое, — откликнулся тот.
— Ты смеешься над моим английским?
— Трудно не смеяться. Итак, Junge [10], у тебя есть билет и почти пятьдесят долларов на дорогу. Ты же богач, парень!
Он усмехнулся и продолжил:
— Привет и поздравления от проституток Гамбурга. Должен тебе сказать, что никогда не видел, чтобы эти сосиски давали деньги неизвестно кому,но им очень понравилось, как ты играл. А когда я заставил тебя сбрить бороду и поднабрать несколько фунтов, мне кажется, одной или двум ты понравился и сам.
Яков провел рукой по своим гладко выбритым щекам. У него были очень большие сомнения относительно необходимости сбривать бороду: почему-то он стал ощущать себя меньше евреем, а при всем своем всепоглощающем стремлении стать настоящим «янки» он не был уверен, что это хорошо, что это «кошерно». Но Роско настоял, сказав, ему, что все следящие за модой американцы давно сбрили на лице всю растительность. За прошедшие четыре дня Роско много рассказывал ему о Нью-Йорке, и Яков был в высшей степени благодарен этому черному за то, что тот откликнулся на его просьбу.
— Я тебе очень многим обязан, — сказал Яков с подкупающей простотой и сердечностью.
Роско положил ему руку на плечо.
— Черт возьми! Это же было просто любопытно. Мы, пианисты, должны держаться друг за друга. И вот еще что: смотри, не потеряй адрес, который я тебе дал. Когда доберешься до Нью-Йорка, обязательно зайди к Абе Шульману. Скажи ему, что тебя прислал Роско Хайнес. Абе — невероятно скупая скотина, но понимает, когда слышит хорошую игру на пианино, и он найдет тебе работу. Ну, давай, парень, иди! Теперь все зависит от тебя. Желаю удачи в США!
Очередь из эмигрантов стала подниматься по трапу. Яков схватил руку Роско и крепко сжал ее.
— Можно я напишу тебе? — спросил он.