— Я написал такую кучу любовных песен, — сказал он, — но самое смешное в том, что на самом деле я не знаю, что такое любовь. Я знаю, что такое потерять голову, потому что я потерял голову от своей жены. Но предполагается, что любовь должна длиться долго, так ведь?
— Разумеется. Но, знаете, я никогда не думала об этом серьезно.
— Впрочем и я тоже. Да, у меня получается рифмовать слова, но это и все, что я умею. Иногда мне кажется, что все мои мечты сконцентрировались в песнях. Или в иллюзиях.
Она вздохнула.
— Какая ужасная мысль, что любовь это всего лишь иллюзия, — сказала она.
— О, да, я, возможно, во многом ошибаюсь. Но не надо считать меня выжатым, как лимон. Еще шампанского?
Спасибо. Вы — не выжатый лимон. Мне кажется, вы чувствуете многие вещи гораздо глубже, чем другие люди. И это мне нравится.
«И то, что вы такой привлекательный, —подумала она. — Такой привлекательный».
Когда она вернулась домой, дворецкий сказал:
— Мисс Виолет, ваша мать ожидает вас в библиотеке.
Она подумала: Беда.Когда Виолет поднялась в библиотеку — это была единственная комната в доме, не отличавшаяся бьющей в глаза роскошью, — ее мать сидела на стуле с высокой спинкой эпохи Возрождения.
— Где ты была, Виолет? — мягко спросила она.
— Я уже говорила тебе — у Оливии, — сказала она, немного вызывающе.
Ребекка Вейлер, может, и не была самой проницательной женщиной в Нью-Йорке, но она была серьезным противником. Виолет потребовалось собрать всю свою волю, чтобы противостоять ей.
— Правда? — спросила ее мать. — Знаешь, Виолет, твой отец и я, мы отдали тебе всю нашу любовь. И ты платишь нам за это ложью. По удивительному совпадению, мать Оливии звонила мне полчаса назад. И, когда я ее спросила, ушла ли ты уже, она сказала, что тебя там не было. Теперь я хотела бы услышать правду,юная леди.
Виолет села.
— Правда состоит в том, что Джейк Рубин пригласил меня в отель «Плаза» на коктейль. Я знала, что ты никогда не отпустишь мне, я поэтому солгала.
Грозное Вейлеровское молчание.
— Понятно. Надеюсь, ты знаешь, что мистер Рубин женат? — сказала она.
— Конечно. О, мама, ты не должна волноваться. Я знаю, что делаю, и это не приведет к концу света. Мне он нравится!Он интересный человек. Что такого страшного в том, что я приняла его приглашение на коктейль?
— Он презренный маленький русский…
— Он непрезренный! Если бы ты только хоть немного узнала его, ты бы нашла, что он обаятелен и приятен, очень интеллигентен и глубок…
— Глубокий? Человек, который пишет песенки для шоу? И какой же резервуар сократовской философии ты обнаружила в нем? Современная жизнь намного сложней, чем заставляют нас думать строчки любовных песенок.
Виолет вздохнула.
— Мама, ты невыносима.
— Я просто пытаюсь понять, какую разумную причину ты нашла, чтобы компрометировать себя тем, что тебя видят на людях с этим вульгарным человеком?
— Он невульгарный. Он совсем не такой, он — новый…
— По-моему, тяга к новшествам не является признаком благопристойного человека. И, по-моему, твое поведение вряд ли понравится Крейгу и его родным. В то время, как этот отважный юноша рискует своей жизнью там, в Италии, за дело, которое он считает благородным, ты распиваешь коктейли в «Плазе» с женатым человеком, который к тому же намного старше тебя. Что подумает Крейг, если узнает? А что подумают его родители?
— Думаю, Крейг поймет и его родители тоже. Я не сделала ничего ужасного!
Ее мать посмотрела на нее с подозрением.
— Ужасного? Что ты имеешь в виду под словом «ужасного»? — спросила ее мать.
Виолет пожала плечами.
— Ну, я не знаю. Целоваться с ним, например…
— Целоватьсяс ним? Я поражена, как такая мысль могла прийти тебе в голову? Этот человек с Бродвея! Он может быть заразен! Он не пытался поцеловатьтебя?
— Конечно, нет. Он вел себя, как джентльмен.
— Тогда почему ты заговорила об этом? О, Виолет, ты ведешь себя так глупо, так эгоистично…
— Ну, хорошо, хорошо, — сказала она. — Ты победила! Извини, я больше не буду этого делать.
— Надеюсь, это означает, что никаких тайных встреч с мистером Рубиным больше не будет.
— Нет. То есть, да. Я не буду больше встречаться с ним, — сказала она.
— Тогда будем считать этот инцидент случайным. Есть люди нашего круга, моя дорогая, и есть все остальные. Крейг Вертхейм — нашего круга. А мистер Рубин — определенно нет. Можешь поцеловать меня, детка. У нас мясо по-веронски на ужин, тебе должно понравиться.
— Я не голодна, — сказала она, вставая и направляясь к двери.
— Виолет! — резко крикнула ее мать. — Я сказала,ты можешь меня поцеловать.
Виолет молча посмотрела на нее и вышла из комнаты.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
С годами снобизм Ребекки Вейлер должен был казаться просто смешным, однако Джейк Рубин воспринял его чрезвычайно серьезно. Он слишком хорошо был знаком с предубеждением против «русских», как одним словом называли и русских, и польских, и чешских евреев в стане уже основательно упрочившихся немецких евреев. Поэтому Джейк, бывший «русским», мог прекрасно понять, чем вызвана неприязнь к нему миссис Вейлер. Так что простейшего намека на малейший романтический интерес, возникший между ее любимой дочерью и Джейком Рубиным, было более чем достаточным, чтобы пустить в ход все, что имелось в ее распоряжении, и объявить ему войну.
И уже на следующий день Джейк смог на себе почувствовать начало военных действий. Он еще не был уверен в том, есть ли у него романтический интерес к Виолет, но его определенно заинтересовала красивая девушка, поэтому он позвонил в дом Вейлеров, желая поговорить с ней. Но, когда дворецкий услышал его имя, он ответил ледяным голосом:
— Мисс Виолет нет дома, мистер Рубин, и в дальнейшем она не станет отвечать на ваши звонки.
И положил трубку.
А раз уже начались открытые военные действия, Джейк готов был пустить в ход собственное орудие. Он решил начать атаковать с двух флангов: на одном фланге — Виолет, а на другом — ее мать. Ему было известно, что немецкие евреи не просто из гуманных соображений, а для того, чтобы отмыть и облагообразить сотни тысяч крайне бедных русских евреев, основали целый ряд филантропических организаций для помощи массе еврейских бедняков. Одна из таких организаций называлась «Амальгамейтед Хебрю Фонд», основными вкладчиками в которой были Вейлеры, и где миссис Вейлер была почетным председателем. Джейк послал в этот фонд чек на двадцать пять тысяч долларов. Как и немецкими евреями, им руководили смешанные чувства. Он был рад помочь облегчить страдания в нищете, из которой он сам выбрался не так давно.
Но он также не сбрасывал со счетов тот факт, что приличный чек не сможет не произвести впечатление на Ребекку Вейлер.
Затем он отправился в балетную студию мадемуазель Левицкой, где у Виолет, как она ему говорила, были ежедневные двухчасовые занятия, начинавшиеся в десять часов. Миссис Вейлер может даже выключить телефон, но не сможет помешать ему бывать в студии мадемуазель Левицкой.
Когда он вошел, Виолет как раз заканчивала балетные упражнения у станка. Когда она увидела его, ее лицо сначала вспыхнуло, а затем выразило беспокойство. Он подождал в углу до окончания занятия. И она поспешила к нему.
— Мама все узнала вчера вечером, — прошептала она. — Она устроила ужасную сцену.
— Знаю, — прервал ее он. — Она сказала, что вы больше не должны видеться со мной…
— Откуда вы знаете?
— Догадался, — он улыбнулся. — Когда ваш дворецкий разговаривал со мной по телефону. Как насчет обеда?
Она, казалось, была немного сконфужена.
— Ну… мистер Рубин…
— Пожалуйста, Джейк.
— Хорошо, Джейк. Я не вижу особого смысла.Но, если я не послушаю ее, это сильно осложнит наши с ней отношения, если она обнаружит, а она обнаружит — мама всегда все обнаруживает. Мне с вами очень интересно, мне приятно с вами побеседовать, но я обещала маме, что больше не буду с вами встречаться, и я не вижу смысла,зачем нам это делать.