Фиппс наклонился к нему.
— Что с ней не так,Марко? То она увлекалась какими-то теориями, теперь это пьянство… Я ее не понимаю. У нее замечательный сын, прекрасный муж — у нее в жизни есть все, что она может пожелать, а ей, похоже, не доставляет удовольствия ничего, кроме как запираться в своей мастерской и работать над этими чертовыми скульпторами. Похоже, она избегает меня,чего я не совсем понимаю. Знаю, она не согласна с моими политическими взглядами, но так или иначе, я ее отец. Странная вещь: я нахожу общий язык с тобой, но я не нахожу общего языка со своей дочерью. Я просто не понимаю ее.
— Частично это моя вина, — сказал Марко. — Последние четыре года я провел в Колумбийском университете, и не мог видеться с ней так часто, как хотелось бы. И у меня не было никаких собственных доходов, так что я полностью зависел от Ванессы и от вас. Эта запутанная ситуация, видимо, угнетала ее. Но теперь, когда я закончил университет, я могу, наконец, стать хозяином в собственном доме. Это было одной из причин, по которой я приехал в Вашингтон.
— Что ты имеешь в виду?
— Я хотел бы заняться политикой.
Фиппс. казалось, был удивлен.
— Политикой? Ты?
— А почему бы и нет?
— Но ты ничего не знаешь о политике.
— Узнаю. Вы могли бы обучить меня, — он встал. — Я хотел бы выставить свею кандидатуру на следующих выборах против Билла Райана, в округе Силк Стокинг. Я хочу быть первым иммигрантом, которого выберут в Конгресс.
— Но Райана трудно победить. Его поддерживает ирландская община, а у них повсюду есть связи.
— Но, —прервал его Марко, облокотившись на его стол, — он не говорит по-итальянски. А я говорю. В округе полно итальянцев, которые почти не говорят по-английски, но кто живет здесь уже достаточно долго, может получить право голоса. И я один из миллиона — нет, десяти миллионов — иммигрантов, кто, благодаря вам, получил образование, может говорить по-английски так же, как и вы, и кто способен вести борьбу за место в Конгрессе. Райан не представляет этих людей — он их эксплуатирует. А я могу сказать им на их родном языке, что один из подобных им будет представлять их интересы в Конгрессе, и, думаю, они проголосуют за меня.
Фиппс с улыбкой на лице развалился в своем кресле. Он не любил ничего больше, чем хорошую политическую борьбу.
— Мне нравится это, — сказал он. — И, по-моему, мне это очень нравится. Мне никогда не приходило это в голову, но ты прав. Иммигрант в Конгрессе! А почему бы и нет? Может, уже пришло время.
Он быстро встал со стула.
— И, клянусь Богом, ты побьешь этого идиота Райана. Да, сэр, мне нравится это.
Он обошел вокруг стола и сильно потряс руку Марко.
— Я буду поддерживать тебя на всем пути, на все сто. В нашей семье будет два конгрессмена! Отлично. Теперь я должен представить тебя Джерри Фостеру. Он тот человек, за троном, кто влияет на отбор кандидатов.
Когда они выходили, Марко окинул кабинет взглядом.
«Этот кабинет будет когда-нибудь моим», —подумал он.
Артиллерийские залпы освещали ночное небо, и, хотя они раздавались далеко от Парижа, они производили угнетающее впечатление. Флора Митчум Хайнес стояла у широкого окна своей квартиры на левом берегу Сены, наблюдая за происходящим, как и тысячи французов в городе.
Открылась дверь, и в единственную комнату их, расположенной на третьем этаже квартиры, ворвался Роско.
— Малышка, я получил его, — крикнул он. — Я получил его.
Она обернулась:
— Рио…?
— Рио де Жанейро. Десять недель в отеле «Копакабана Палас». Джаз «Комбо» Роско Хайнеса с несравненной всемирно известной певицей, сексуальной Флорой Митчум! Знаешь, это прогремит там, как динамит!
Он подхватил ее и, целуя, закружил по комнате.
— Сколько? — спросила она.
— Тысячу в неделю для оркестра и три тысячи — для тебя. И я слышал, что сам Рио — дешевый город. Малышка, мы заработаем там много денег. И мы скороуедем от этой войны. Черт бы ее побрал!
Он поставил ее на пол и подошел к бюро.
— За это стоит выпить, — сказал он, открывая ящик и доставая бутылку виски. — Рио, говорят, великолепный.Прекрасные пляжи, самый большой залив в мире… Знаешь, там все наоборот: летом зима и так далее…
— Достаточно. Роско.
Он наполнил стакан.
— Что?
— Я сказала, этого достаточно.
— Черт возьми, детка, мы же празднуем.
— Роско, дорогой, отлей из своего стакана половину в другой и передай его мне. И поставь бутылку обратно в ящик.
— Дерьмо.
Но, так или иначе, он повиновался и передал ей второй стакан.
— За нее! — воскликнул он.
Они чокнулись и выпили.
— Мы все еще бежим куда-то, — сказала, глядя на него, Флора. — Когда это кончится?
— Ты говоришь о Рио — «бежим»? Ты спятила.
— Да, бежим.О, Роско, ты все сделал прекрасно. Ты создал лучший джаз в Париже, и мы заработали кучу денег. Я не жалуюсь на это. Но пока ты не будешь готов вернуться в Нью-Йорк, ты будешь все время бежать.
Он швырнул стакан на пол, разбив его на кусочки.
— Черт тебявозьми! — заорал он.
Затем он схватил ее и ударил так сильно, что она упала на постель.
— Шлюха! — орал он, продолжая наносить ей удары. — Черная шлюха! Я когда-нибудь заставлю тебя замолчать?
Она ударила его в пах. Он вскрикнул и, корчась от боли, откатился назад.
— Ты заставишь меня замолчать, когда скажешь: «Флора, я черный человек, и я горжусьэтим. И я больше не боюсь вернуться домой».
— У меня нет дома, — стонал он, — для Роско нет дома…
— И перестань кормить меня этими идиотскими глупостями! — закричала она. — Сейчас мы едем в Рио и мы проведем десять недель в отеле «Копа Палас», и мы будем откладывать деньги. А затеммы вернемся в Нью-Йорк. Понятно? В Нью-Йорк. Домой!Если Берт Уильмс стал «звездой» в «Ревю Зигфельда», то там есть место и для нас.
Потрясение Джорджи О'Доннелл от предательства, как назвала это тетушка Кетлин, Марко было даже сильнее, чем потрясение от слепоты в результате заражения трахомой. Джорджи научилась жить, не видя солнца, а вот для того, чтобы научиться жить без Марко, понадобились годы. Сначала известие о том, что Марко женится на Ванессе Огден, привело ее в отчаяние, затем разбудило ненависть, затем снова отчаяние с примесью горечи. Для всей семьи, и в особенности для Кейзи О'Доннелла, предательство Марко было скорее изменой. А, учитывая тот факт, что именно Бриджит и Джорджи помогли сбежать ему с Эллис Айленда (Кейзи при этом почему-то забывал, что именно он хотел организовать его депортацию), Марко превратился в олицетворение зла, и его имя в разговорах не упоминалось вовсе.
Однако, в человеческом сердце могут совмещаться столь противоположные чувства! И именно порочность Марко, вопреки всему, делала его более желанным для Джорджи. Она убеждала себя тысячу раз, что ему больше нет места в ее жизни и никогда не будет, и что надо избавиться от этого раз и навсегда. Однако, воспоминания о счастливых днях с ним расцветали в ее душе, как экзотический запретный цветок. И, чем больше старалась она изгнать его из своей памяти, тем настойчивей проникал он в ее сны. Она была страстной и очень сексуальной натурой, но сейчас она старалась загнать свои чувства внутрь и заставить себя поверить, что она больше не желает иметь ничего общего с мужчинами. Она обрекла себя на то, чтобы ее считали слепой, помогающей всем тетушкой, про которую с годами в семье будут говорить, что однажды она пережила трагически окончившийся роман. Она смирились с тем, что ей в этой жизни уготована роль жертвы, и сказала себе, что должна сделать максимум добра из того, что ей осталось.
Ею дядю никак нельзя было заподозрить в сентиментальности, но тем не менее несчастья своей племянницы он принял очень близко к сердцу, а будучи человеком практичным, он приложил все силы к тому, чтобы найти ей работу, которая бы заполнила образовавшуюся в ее жизни пустоту. Воспользовавшись своими политическими связями, он нашел для нее работу по выдаче книг в библиотеке для слепых на Бликер-стрит в Гринвич Виллидж. Бриджит несколько раз провожала Джорджи до библиотеки и обратно до дома Траверсов на Гроуз-стрит, где, было решено, Джорджи будет жить всю неделю, а на выходные приезжать к дяде и тете в их новый дом в Ирвингтоне.