— Это Марко, — сказала она сестре в тот же вечер.
Они сидели в спальне Джорджи на втором этаже в доме на Гроув-стрит. За ужином Джорджи была молчалива и чем-то озабочена. После кофе она попросила Бриджит подняться с ней в спальню.
— Марко? — переспросила Бриджит. — О чем ты?
— Всю последнюю неделю кто-то преследует меня, — сказала Джорджи, сидя на своей постели. — А сегодня он зашел в библиотеку. Не спрашивай, как я поняла, что это один и тот же человек — я просто поняла.Я почувствовалаэто. И я уверена — это Марко.
— Но зачем? Чего он хочет?
— Думаю, он хочет поговорить со мной, но боится. Его штаб-квартира за углом от библиотеки… Наверно, он увидел меня и стал ходить за мной…
Она задрожала. Бриджит села к ней на кровать и взяла ее за руку.
— Послушай, дорогая, ты не знаешь.Это все может быть воображение. Боже, может, это какой-нибудь насиль… Думаю, тебе надо сообщить об этом полиции.
— Полиции?Нет. Это Марко, и я поставлю его на место… Я заставлю его ползать…И, если он попытается как-то вернуться в мою жизнь, я причиню ему боль гораздо большую, чем он причинил мне. Большую!О, этот бесчестный, испорченный человек… со своей богатой женой…
Внезапно она разрыдалась. Бриджит крепко прижала ее к себе, и Джорджи уткнулась к ней в грудь.
— О, Бриджи, я таклюбила его, — всхлипывала она. — Я таклюбила его…
Бриджит погладила ее волосы.
— Бедная девочка, — прошептала она. — Ты все еще любишь его. Правда?
— Не знаю… Я люблю Марко, каким он был до того, как предал меня, но люди меняются. И я не знаю, какой он сейчас. Но…
— Что, дорогая?
Она подняла голову.
— Я пыталась… привыкнуть к тому состоянию, в котором я нахожусь и останусь на всю жизнь. Но, Бриджи, иногда я просыпаюсь посреди ночи, и мне так одиноко…
— Но, дорогая, ты не хочешь даже видеться с другими мужчинами…
— Я боюсь, что они тоже сделают мне больно. Понимаешь? Может, это жизньпричиняет боль? Не знаю.
Она встала, стараясь взять себя в руки.
— О, Боже, если это Марко и он снова хочет сделать мне больно, пусть его душа сгорит в огне.
Обнаженные, они стояли по пояс в лесном пруду.
Марко, протягивая руки и сгорая от желания, пошел по воде ей навстречу. Она стояла спокойно, ожидая его, ее светлые волосы рассыпались по плечам. Он обнял ее и начал целовать, лаская руками ее тело. Джорджи стонала.
— Я люблю тебя, — говорил он. — Я люблю тебя больше, чем саму жизнь…
Затем он проснулся. Он лежал в постели на третьем этаже дома на Джонс-стрит.
— О, Джорджи, — простонал Марко.
Это был его первый эротический сон с тех пор, как ему стукнуло семнадцать.
На следующее утро Нелли Байфилд Рубин, прекрасно выглядевшая в облегающем белом костюме, с белым зонтиком и в элегантной белой шляпке с белым пером, вышла из своего белого лимузина, когда ее черный шофер в белой униформе и красивых коричневых ботинках открыл перед ней дверцу. Нелли изящно поднялась по ступенькам дома на Джонс-стрит, на фасаде которого большими буквами было написано:
«Санторелли — в Конгресс».
Она вошла в офис на первом этаже. Появление известной «звезды» заставило секретарш утихнуть, а Джина Файрчайлда броситься к ней навстречу.
— Мисс Байфилд! — воскликнул он, почти не дыша. — Чем могу помочь?
Нелли подарила ему свою самую неотразимую улыбку.
— Я бы хотела поговорить с кандидатом. Мы с ним знакомы. Он здесь?
— Мы ждем его с минуты на минуту… У него митинг на Перри-стрит… Не хотите ли пройти в его кабинет?
— Спасибо.
Он провел ее в кабинет и предложил стул.
— Мисс Байфилд, не дадите ли автограф для моего сына Эдгара? Он один из ваших верных поклонников… Ему семнадцать, и он, по-моему, влюблен в вас.
— Как мило, — с улыбкой сказала она. — С удовольствием.
Джин обошел стол и из одного из ящиков достал предвыборную листовку с портретом Марко:
— Вот здесь, мисс Байфилд, — сказал он, доставая ручку из кармана.
Нелли, снисходительно глядя на него, как королева-мать, открывающая благотворительный базар, взяла ручку и написала: «Эдгару. С любовью. Нелли Байфилд».
— Вот, — сказала она, протягивая ему листовку.
— О, спасибо! Мальчик сойдет с ума!
Она улыбнулась и подумала: «Мальчик, скорее всего, кинет ее в туалет и спустит».
— А вот и Марко.
Она повернулась к входившему в дверь кандидату. На нем были плисовый костюм и соломенная шляпа.
— Нелли, — воскликнул он, беря ее за руку. — Как я рад видеть тебя. Как Джейк?
— Отлично. Мы оба так рады, что ты начал кампанию. Джейк считает, что это здорово, если ты пройдешь в Конгресс. Дело в том… — она открыла сумочку и достала оттуда свернутый листок бумаги. — Джейк написал для тебя песню. Она называется «Хотите макароны жрать, надо Санторелли выбирать».
Марко расхохотался.
— Мне нравится! — воскликнул он. — Исполнишь?
— Да, я прочитала в газете, что у тебя первая большая встреча с избирателями в следующее воскресенье. Я подумала, может, я смогу чем-то помочь тебе, если исполню ее на этой встрече?
— Нелли, это будет просто превосходно! — он повернулся к Джину. — Можно будет сообщить об этом в завтрашних газетах?
— Я уже в пути! — крикнул Джин, выходя из кабинета и закрывая за собой дверь.
Марко повернулся к Нелли.
— Чем я смогу отблагодарить вас обоих? — сказал он. — Я стольким обязан Джейку. Вы — мои самые лучшие друзья.
Нелли встала.
— Может, мы пообедаем когда-нибудь вместе? — нежно спросила она. — Я бы так хотела познакомиться с тобой поближе.
Улыбка Марко сразу стала ледяной.
— Да, может быть… может быть, после выборов. Сейчас я безумно занят.
Нелли подошла поближе, якобы разгладить какие-то невидимые морщинки на его лацкане.
— А не смог бы ты освободиться всего лишь для одного обеда?
Их глаза встретились.
— Я попрошу Джина уточнить это по моему расписанию, — сказал Марко.
Зазвонил телефон.
— Извини, — он подошел к столу. — Спасибо, Нелли.
Ее глаза следили за ним.
— Это для меня — удовольствие. В какое время ты бы хотела видеть меня в воскресенье?
— Джин сообщит тебе.
Он взял трубку:
— Алло?
Она вышла из комнаты.
Когда Уна Марбери сказала Ванессе, что она закончила свое лечение в «Серебряном озере» и возвращается обратно в Нью-Йорк, Ванесса на следующий день тоже рассчиталась с клиникой, хотя пробыла там всего десять дней. Но ее физическое состояние было превосходным. Она утратила всякий интерес к спиртному, потому что теперь у нее была Уна. Красавица Уна, такая эффектная и такая испорченная. Ванесса никогда не встречала никого, кто хоть сколько-нибудь был похож на нее. Ее оригинальная манера высказываться, ее совершенно сказочные индийские и африканские украшения, ее теории в искусстве и в жизни, и весь тот экзотический мир, в котором она жила, все вместе взятое ошеломило и околдовало Ванессу, как волшебный кристалл, светившийся таинственным светом.
Понимая, что после скандала на балу у герцогини Дорсет она стала в Ньюпорте персоной нон-грата (да и не очень любя Ньюпорт), Ванесса вернулась в Гарден Корт, но на следующее же утро поездом уехала в Манхэттен, а оттуда взяла такси до Гринвич Виллидж. На Шестой авеню она вышла у здания Суда Джефферсона и, перейдя на другую сторону, направилась к небольшой группе домов, расположенных во дворе. Она прошла через двор и постучала в дверь дома, на котором была табличка:
«ГАЛЕРЕЯ СОВРЕМЕННОЙ СКУЛЬПТУРЫ»
Уна ждала ее. Она открыла дверь, сказав:
— Ты слишком рано. Приходить куда-либо рано — недопустимая оплошность. Не делай этого больше.
— Прости. Я… Ох!
Она оглядела комнату. Все было стерильно чистым, белым, даже пол, незаметно служивший фоном для скульптур, которые были расставлены в пустой комнате. И какие скульптуры! Ванесса знала о движении за современное искусство и даже посетила сенсационную выставку «Армори» в 1913 году (казалось, будто художники всего мира устроили сцену военных действий, которые начались в следующем году). Но тогда ее внутренний консерватизм отверг это модернистское направление — надо было постичь слишком многое.